Читать книгу "Под знаком феникса - Герман Иванович Романов"

в сумерках глаза, похожие на вечернее летнее небо.

— Прости, то я со злости.

— Сам напросился, не объяснив. Я думал, что все мне кажется, и растает в один миг. И не притворялся, Эля, я умирал — только объяснить тебе не смогу, да и незачем тебе такое знать, ведь ты спасла меня, сама не зная о том, дав второй шанс, — теперь и Павел осекся, понимая, что сболтнул много лишнего. Но не удержался, с языка само свалилось:

— Какой сегодня день? Год, как я понимаю, семьдесят восьмой стоит, — он провел ладонью по белой курточке. — Еще ни разу не стиранная, новая, не вздумай в машинку совать — вся пятнами покроется, ты потом горевать будешь. Лучше руками отстирай, дольше поносишь.

— Какой день?!

Эльза отшатнулась, ее глаза самым натуральным образом округлились. Девушка охнула, сама схватилась за сердце, ее глаза впились в Павла, а губы задрожали. Она покачала головой.

— Ты плохое не думай, Эля — я с ума не сошел. Просто помутнение некоторое, как от сильного удара в голову.

— Инсульт, — она вцепилась ему в руку, — пойдем в дом, я тебя на кровать уложу. Боже, какая я дура, надо было сразу сообразить, что у тебя как у отца случилось два года тому назад.

Павел нахмурился — отец Эльзы умер от инсульта, причем за два дня — кровоизлияние в мозг штука страшная. А он растил ее на пару с дедом по матери, которая умерла при родах — такое тоже случается порой, несмотря на все успехи медицины. Потому что врачи люди, по их недосмотру или халатности больные и роженицы погибают. По крайней мере, Альберт Генрихович в том был полностью уверен.

— Погоди, сегодня же восьмое? У тебя день рождения?

— Да, Пашенька. Мы тортик съели, чая попили, парни и девчонки ушли, — Эльза смотрела на него с нескрываемым страхом и беспокойством. — Ты помог посуду убрать и пошел на дачу — завтра с утра дедушка приедет, и мы с тобой у «трех штыков» встретимся.

— Да, помню, спасибо, милая, — Павел нахмурился — действительно, все было так. Но теперь немного изменится, и он по пути на дачу зайдет в иное место. Страшно туда идти до дрожи, но время еще есть — это он удачно перенесся в юность со всей своей памятью и знаниями.

— Пошли в дом, Паша, ты поспишь, и тебе станет лучше, организм у тебя молодой, ему отдых нужен. А ты переутомился — ведь у нас экзамены скоро, а ты даже по ночам читаешь.

Девичьи пальчики ухватили его за запястье и потянули. Но Никритин уперся, хотя раньше бы покорно пошел за ней, ведь за ним бы ухаживали, прикасались — и сердце замирало бы в груди от счастья.

— Не могу, Эля, я нормально себя чувствую. Мне надо идти…

— Хочешь, чтобы ночью с ума сходила от беспокойства за тебя?! Ты десять минут назад у калитки слег, я кое-как усадила твою тушку, и водой поливала, и по щекам шлепала. Хотела бежать к магазину, звонить по телефону, «неотложку» вызывать!

У отворота на Усть-Нарву стоял одноэтажный кирпичный магазин, там была установлена будка телефона. А еще одна такая же находилась у старой тюрьмы, что еще при царях была построена — двухэтажное здание из красного кирпича, с таким же высоченным забором. А дальше только несколько кладбищ с большой братской могилой петровских гвардейцев на берегу реки, захоронений немцев 1944 года со снесенными крестами — мертвым, понятное дело, звонить некому.

Потом дачный «Прогресс», где в том же сорок четвертом был плацдарм советских войск, а потом уже его «Энергетик». Телефонная связь везде отсутствовала, хотя линия на Нарва-Йыэсуу шла, но руки у властей еще не дотянулись. Хотя на дачах люди проживали круглогодично, ведь до города всего пять километров, и автобусы регулярно ходят.

«Блин, как же мы жили без сотовых телефонов — мрак полный. Скажи сейчас, что будет через тридцать лет — никто не поверит», — в голове пронеслась мысль, но он ее быстро отогнал. Идти обязательно нужно, но Эльза его сейчас не пустит, костьми ляжет на дороге — характер у нее тот еще, близкий к нордическому. Эстонцев в Нарве раз-два и обчелся, но ему выпало счастье влюбиться в одну из них.

— Эльза, тут видишь, дело такое…

Павел замялся, не зная, стоит ли говорить девчонке такое. Он хорошо запомнил, как десятого числа встретился с Валеркой на даче — парень жил по соседству, понятное дело, что только летом. Отец у него служил в милиции, причем был начальником уголовного розыска. Двоих его подчиненных убьют именно сегодня за немецким кладбищем. Тогда Валерка случайно подслушал разговор отца по телефону и сообразил, что к чему. Дело непонятное и загадочное — головы проломили железными крестами, выдернутыми из могил, но ни оружие, ни деньги не взяли…

— Без четверти десять, — пробормотал Павел, взглянув на часы. И мысленно поправился — еще не убили, те на связь по рации выйдут через полчаса. Их найдут только девятого утром — поздно спохватятся. Но дело будет передано сразу же прокуратуре и КГБ, и как оно будет расследовано, и кто станет виновным, никто так и не узнал. А сейчас ему представился шанс спасти милиционеров, и нужно действовать немедленно. Ведь если ему всевышние силы дали шанс на новую жизнь, то он тоже должен спасти других.

— Эльза, мне надо идти, поверь, — он прикусил губу. — Через полчаса может произойти страшное…

— Иди, но я тобой! По дороге расскажешь, в чем дело!

Девушка на него посмотрела с таким вызовом, что он только головой покачал — переупрямить Эльзу, глядящую с таким блеском в глазах, было невозможно…

Глава 3

— Так нет тут никого, Паша, час уже бродим! Это у тебя бред случился, помутнение рассудка — тебе в больницу нужно! Пойдем, милый…

— Хорошо, Эля, действительно померещилось, если так случилось, — Павел сам впал в смятение — они обошли старое немецкое кладбище вокруг, но никакого милицейского «уазика» канареечных расцветок не увидели. Никритин даже подумал, что память его подвела, но одернул себя — нет, все верно, слишком хмурым стал тогда отец соседа, чуть ли не почерневшим, и вскоре его убрали с должности.

И тут в голову пришла мысль, и он уцепился за нее как тот утопающий за соломинку. Хотя на Востоке говорят, что когда не умеешь плавать и тонешь в озере, то за хвост змеи ухватишься.

— Так ведь есть еще старое ливонское кладбище, еще крестоносцев? Его ведь тоже немецким раньше