Читать книгу "Тайная лавка ядов - Сара Пеннер"

К счастью, немногочисленные посетители «Таверны Олд Флит» не видели в тридцатичетырехлетней женщине, сидевший возле барной стойки в одиночестве, ничего побуждающего к действию. Я оценила отсутствие внимания, а «Боддингтонс» начал растекаться по моему ноющему, утомленному путешествием телу. Я крепко обхватила кружку, так что кольцо на левой руке впилось в палец, прижатый к стеклу, и допила пиво.

Выйдя на улицу и размышляя, что делать дальше, – подремать в гостинице казалось заслуженной наградой, – я дошла до места, где меня остановил мужчина в брезентовых штанах; это он приглашал меня попробовать свои силы в… как это, мадлукинге? Нет, мадларкинге. Он сказал, что группа собирается чуть дальше, у подножья лестницы, в половине третьего. Я вытащила телефон и посмотрела, сколько времени: оказалось, 2:35. Я ускорила шаг, внезапно почувствовав себя моложе. Десять лет назад меня привлекло бы именно такое приключение: пойти за эдаким старым британцем к Темзе, чтобы узнать о викторианцах и мадларкинге. Без сомнения, Джеймс был бы против такого спонтанного приключения, но его не было рядом, чтобы меня остановить.

А одна я могла делать все, что мне заблагорассудится.

По дороге я прошла мимо La Grande – наше пребывание в пафосном отеле оплатили мои родители, подарок в честь годовщины, – но я даже не взглянула на него. Я дошла до реки, сразу увидела бетонные ступеньки, спускавшиеся к воде. Грязный мутный поток на глубине бурлил, словно под ним билось что-то растревоженное. Я шагнула вперед, а пешеходы вокруг меня двинулись более предсказуемыми дорогами.

Ступеньки оказались круче и в куда худшем состоянии, чем я ожидала в центре такого современного города. Глубиной минимум в полметра и сделаны из битого камня, вроде древнего цемента. Я спускалась медленно, радуясь, что на мне кроссовки и сумка у меня удобная. У подножия лестницы я помедлила, заметив, какая вокруг тишина. За рекой, на южном берегу, мчались машины и пешеходы, но издали я ничего этого не слышала. Я слышала только мягкий плеск волн о берег, позвякивание камешков, крутившихся в воде, а над головой – крик одинокой чайки.

Группа мадларкеров стояла неподалеку, внимательно слушая гида – мужчину, которого я встретила на улице. Взяв себя в руки, я пошла вперед, осторожно ступая между податливыми камнями и грязными лужами. Я подошла к группе и усилием воли заставила себя отбросить все мысли о доме: о Джеймсе, о тайне, которую я узнала, о нашем неосуществившемся желании завести ребенка. Мне нужно было передохнуть от душившего меня горя, от шипов ярости, таких острых и неожиданных, что у меня перехватывало дыхание. Неважно, как я решу провести следующие десять дней, вспоминать и заново переживать то, что я двое суток назад узнала о Джеймсе, смысла не было.

Здесь, в Лондоне, в этой «праздничной» поездке в честь годовщины, мне нужно было понять, чего я действительно хочу и входят ли еще в список моих желаний Джеймс и дети, которых мы надеялись вместе растить.

Но для этого мне сначала нужно было извлечь на свет некоторую правду о себе самой.

3. Нелла. 4 февраля 1791 года

Когда в третьем доме по Малому переулку помещалась почтенная аптека для женщин, принадлежавшая моей матери, там была всего одна комната. Лавка, озаренная пламенем бесчисленных свечей, частенько забитая посетительницами с детьми, давала ощущение тепла и безопасности. В те дни, казалось, все в Лондоне знали о лавке снадобий для женщин, и тяжелая дубовая входная дверь редко бывала закрытой подолгу.

Но много лет назад – после смерти матери, после предательства Фредерика и после того, как я начала отпускать лондонским женщинам яды – стало необходимо разбить помещение на две отдельные, разграниченные части. Это было нетрудно, достаточно оказалось выстроить стену из полок, разделившую комнату пополам.

В первую, переднюю, комнату по-прежнему можно было попасть прямо с Малого переулка. Кто угодно мог открыть входную дверь – она почти всегда была не заперта, – но большинству показалось бы, что они не туда попали. Теперь я ничего не держала в той комнате, кроме старой бочки с зерном, а кому интересен бочонок полусгнившей перловки? Иногда, когда мне везло, в углу шебуршилось крысиное гнездо, отчего впечатление заброшенности и запустения только усиливалось. Эта комната была моим первым прикрытием.

Многие покупатели и в самом деле перестали приходить. Они слышали о смерти моей матери, а увидев пустую комнату, решали, что лавка просто закрылась навсегда. Более любопытных и ушлых – вроде мальчишек, ищущих, что плохо лежит – пустота не отпугивала. В поисках добычи они углублялись в комнату, высматривая на полках товары или книги. Но отыскать им ничего не удавалось, потому что я ничего не оставила ворам, вообще ничего стоящего внимания. И они шли прочь. Они всегда шли прочь.

Какими же глупцами они были – все, кроме женщин, которым подруги, сестры или матери указывали, где искать. Только они знали, что бочонок с перловкой играл очень важную роль: он был средством связи, тайником для писем, содержание которых не смели произнести вслух. Только они знали, что в стене из полок спрятана незримая дверь, ведшая в мою лавку снадобий для женщин. Только они знали, что я безмолвно жду за стеной и пальцы мои запятнаны осевшим на них ядом.

Там-то я теперь и ждала женщину, которая должна была прийти на рассвете, мою новую заказчицу.

Услышав, как медленно заскрипели дверные петли в кладовке, я поняла, что она пришла. Я выглянула сквозь едва заметную щель между рядами полок, намереваясь украдкой бросить на нее первый взгляд.

И, отшатнувшись, прикрыла рот дрожащими пальцами. Что это, какая-то ошибка? То была не женщина; то была совсем девочка, не старше двенадцати-тринадцати лет, одетая в серое шерстяное платье и укрывшая плечи темно-синим вытертым плащом. Она не туда зашла? Возможно, она была одной из юных воришек, которых не обманывала моя хитрость, и искала, что бы украсть. Если так, лучше бы ей было зайти в пекарню, утащить пару булочек с вишней, чтобы хоть немного поправиться.

Но девочка, несмотря на свою молодость, пришла точно с рассветом. Она спокойно, уверенно стояла в кладовке, глядя прямо на фальшивую стену из полок, за которой пряталась я.

Нет, она не была случайной посетительницей.

Сперва я приготовилась отослать ее прочь из-за возраста, но одернула себя. В письме она написала, что ей нужно что-нибудь для мужа ее госпожи. Что станется с моим делом, если эту госпожу знают в городе и пойдет слух, что я отослала девочку прочь? К тому же, продолжая подглядывать за девочкой сквозь щелку, я увидела, как высоко она держит свою черноволосую голову. Глаза у нее были круглые и ясные, но она не смотрела себе под ноги и не оглядывалась на входную дверь. Она слегка дрожала, но я была уверена, что от холода, а не от волнения. Девочка стояла слишком прямо и гордо, чтобы счесть, что она боится.

Что внушало ей эту смелость? Строгий приказ госпожи или что-то более зловещее?

Я откинула щеколду, отвела створку с полками внутрь и поманила девочку внутрь. Ее глаза тут же привыкли к крошечному помещению, ей даже не пришлось моргать; комнатка была настолько маленькой, что если бы мы с девочкой встали рядом и раскинули руки в стороны, то могли бы коснуться противоположных стен.