Читать книгу "Копи царицы Савской - Наталья Солнцева"

И с чувством процитировал:

Я мир обетованный! Я владею

Искусством счастья: как одновременно

Богатства не иметь и быть счастливой,

И не страдать, хоть я несовершенна[2]

Этими поэтическими строками он выразил моральное кредо, культивируемое в их семье. Его жена украдкой смахнула слезу. На каждом дне рождения Глории Толик и Пашка были в числе приглашенных. Глория сидела за столом, потупившись, и загадочная улыбка блуждала на ее устах. О чем она думала, слушая хвалебные оды друзей и трогательные пожелания родителей? Бог весть...

Вряд ли найдется человек, который не боролся бы с внутренними противоречиями – скрытыми или явными. Глория являлась воплощением мирного сосуществования этих противоречий. Она как будто соответствовала идеалам своей семьи и в то же время была далека от них. Не будучи меркантильной, девушка, тем не менее, вовсе не считала богатство помехой счастью. Наоборот, мечтала об обеспеченной жизни. Она могла забежать в ювелирный магазин полюбоваться дорогими украшениями или застыть у освещенной витрины салона модной одежды.

Оба поклонника невольно прониклись убеждением: стихи стихами, а деньги зарабатывать придется немалые, чтобы угодить Глории. После школы Толик поступил в финансовую академию, а Пашка – в политехнический. Ему прочили научную карьеру. Он еще на студенческой скамье принимал участие в разработке компьютерных программ и подавал большие надежды. Учеба стала следующим витком их необъявленного соперничества. Это подстегивало, заставляло напрягаться и брать высоту за высотой.

Глория же с головой окунулась в медицину. Первый курс дался ей легко – она сутками с упоением зубрила латинские термины и корпела над анатомическими атласами. Постепенно ее интерес ослабевал, и на третьем году учебы Толик с Пашкой заметили у нее на столе трактаты Парацельса и Авиценны.

Пашка взял в руки почерканную фломастером брошюрку и прочитал название:

– «Лабиринт заблуждающихся медиков».

– Подумать только! – горячо воскликнула девушка. – Это написано в середине шестнадцатого века! По-моему, они до сих пор не вышли из лабиринта...

– Да?

Друзья едва ли не впервые поспорили. Мужчины отстаивали материалистическую точку зрения на мир и человека, Глория утверждала обратное. Казалось, ей доставляло удовольствие ставить их в тупик своими вопросами. Они так и не пришли к единому мнению, хотя к спору больше не возвращались.

Получив диплом врача, Глория наотрез отказалась работать по специальности. Практика, проведенная в терапевтическом отделении районной поликлиники, вымотала ее морально. Родители, которые изо всех сил тянулись, чтобы дать дочери достойное образование, чуть не заболели. Горестное недоумение – вот что они испытывали, глядя, как дочь бездельничает и ничуть не тяготится этим позорным положением вещей...

– Если не собираешься лечить людей, тогда замуж выходи, что ли! – с болью и растерянностью заявил отец. – Выполни предназначение женщины!

– Какое еще предназначение? – возмутилась Глория.

Она не комплексовала и была уверена как в своей внешней неотразимости, так и в своем внутреннем совершенстве. Но идея с замужеством запала ей в голову. Она будто проснулась и посмотрела на преданного друга Толика Зебровича другими глазами. Чем не жених? И все же она почему-то медлила, не позволяя ему слишком приблизиться к себе. Глорию тянуло к Толику – тем отчаяннее она сопротивлялась, разжигая его и без того объятое пламенем сердце. Она подвергла давнего поклонника опасному испытанию... которое подталкивало их чувства к надлому и разрыву...

Неразлучная троица к тому времени распалась самым неожиданным и трагическим образом. Пашка Нефедов, весельчак и балагур, поехал на зимнюю рыбалку и погиб. Нелепо, глупо... Лед на речке оказался слишком тонким, и Пашка провалился в воду. Хотя до берега было рукой подать, выбраться ему не удалось. Никто не пришел ему на помощь. Пашка любил удить в одиночестве, наслаждаясь тишиной и нетронутой красотой природы. Это его и погубило. Всю ночь валил снег... Хватились Нефедова не сразу. Родители забили тревогу, когда он не вернулся в понедельник домой. Тело искали целую неделю. Подводным течением его отнесло вниз, и обнаружили труп только весной, когда он всплыл совершенно в другом месте...

Потерю друга Толик и Глория переживали по-разному. Он ходил сам не свой, отвечал невпопад, перестал спать и пробовал прикладываться к бутылке. Опьянение на время глушило боль, но потом становилось еще хуже. Когда Нефедова хоронили, Толик решил не ходить на кладбище.

– Так я буду думать, что Пашка жив... просто уехал в долгую командировку, – объяснил он Глории.

Она не могла поверить в смерть Нефедова, как вообще не верится в смерть молодому и здоровому человеку. Хотя в больницах ей приходилось видеть умирающих, но то были чужие, незнакомые люди... которые росли и взрослели где-то в другой реальности, не катались с ней на санках, не смеялись над одними и теми же шутками, не сидели за одним столом, не дарили ей цветы и подарки...

Процедура похорон произвела на нее отталкивающее впечатление. Эти страшные комья земли, падающие на гроб, эта душераздирающая музыка и запах елочных венков не одну ночь мучили ее кошмарами. Глория отгородилась от смерти Пашки пеленой забвения – гнала от себя мысли о нем, убрала на антресоли альбом с фотографиями. По обоюдному немому согласию Толик тоже старался не упоминать о друге... Они щадили себя, и этот тайный сговор объединил их прочнее клятв и обещаний.

Их осталось двое. Третий ушел, разрушив пресловутый любовный треугольник... и, по сути, освободил сопернику дорогу к сердцу Глории. Освободил ли? Анатолию продолжало казаться, что между ним и женой постоянно присутствует чья-то тень...

Зазвонил мобильный, и Зебрович вздрогнул, открыл глаза. Он уснул, сидя в кресле, одетый, на коленях – недопитая бутылка виски. О Господи...

Он осторожно поставил бутылку на столик. В комнате стоял лиловый утренний полумрак. Пахло спиртом – немного виски пролилось на брюки и на ковер. Телефон разрывался. Зебрович взял трубку.

– Мы нашли ее машину! – устало сообщил Колбин. – Ты как?

– Я в порядке.

Анатолий все еще не очнулся от сна.

– Она стояла на Дмитровском шоссе, за объездной... на обочине...

– Кто? Что с ней? Она жива? – Он почти кричал, боясь услышать ответ Колбина. – Вы привезли ее?

– Да... «Тойота» цела, на ней ни царапинки...

– К черту «Тойоту»! Где Глория?

– В машине ее не было...

Тело Зебровича покрылось испариной, губы онемели.

– А... какие-нибудь следы... кровь...

– Никакой крови. Личных вещей мы тоже не нашли. Ключи торчали в замке зажигания. На заднем сиденье валялась открытая аптечка... разбросаны бинты, лекарства. Как будто твоей жене стало плохо и она пыталась оказать себе помощь...