Читать книгу "Правдивая история - Клэр Пули"

Бланш снова захихикала.

Когда Хазарда разбудил резкий сигнал будильника, в голове у него возникло сразу несколько мыслей. Первая: «Я спал не более трех часов». Вторая: «Сегодня я чувствую себя даже хуже, чем вчера, и о чем я вообще думал?» И третья: «В моей постели лежит блондинка, с которой я больше не хочу иметь дела и чье имя я не в состоянии вспомнить».

К счастью, Хазард и раньше попадал в подобные ситуации. Он хлопнул по будильнику, а девушка продолжала спать с открытым, как у японской секс-куклы, ртом. Потом он осторожно снял со своей груди ее руку, повисшую, как дохлая рыба, и опустил ее на смятые, пропитанные потом простыни. Похоже, она оставила на его подушке изрядную часть своего лица: красную губную помаду, черную тушь для ресниц и тональный крем цвета слоновой кости, и он удивился, что у нее еще что-то сохранилось. Он выбрался из постели, морщась от боли, ему казалось, что мозг ударяется о череп, как бильярдный шар. Хазард подошел к комоду в углу комнаты, и там, как он и рассчитывал, лежал клочок бумаги с нацарапанными словами: «ЕЕ ЗОВУТ БЛАНШ». Боже, до чего же он умен!

Хазард быстро, стараясь не шуметь, принял душ и оделся, потом нашел чистый лист бумаги и написал записку:

Дорогая Бланш, во сне ты выглядела такой мирной и красивой, что было жалко тебя будить. Спасибо за прошлую ночь. Ты была потрясающей. Когда будешь уходить, не забудь плотно закрыть дверь. Позвони мне.

Была ли она потрясающей? Поскольку он фактически ничего не помнил примерно с десяти часов вечера, когда появился его дилер, – даже раньше, чем обычно случалось по понедельникам, – это вряд ли имело значение. Внизу он приписал номер своего сотового, но, чтобы им никак нельзя было воспользоваться, аккуратно поменял местами две цифры и оставил записку на подушке рядом с непрошеной гостьей. Он надеялся, что, вернувшись, не найдет даже ее следа.

Хазард дошел до станции метро на автопилоте. И хотя стоял октябрь, на нем были темные очки, защищавшие глаза от тусклого света нового дня. Дойдя до места вечернего столкновения, Хазард остановился. Он был почти уверен, что различил на тротуаре несколько пятнышек кроваво-красного вина, словно напоминание о потасовке. Перед ним всплыла непрошеная картина: на него злобно, с неподдельной ненавистью смотрит хорошенькая вздорная брюнетка. Женщины никогда так на него не смотрели. Хазарду не нравилось, когда его ненавидели.

Потом его вдруг кольнула мысль, содержащая в себе неприятную правду: он себя тоже ненавидит. Вплоть до мельчайшей молекулы, ничтожнейшего атома, самой микроскопической субатомной частицы.

Надо что-то менять. Фактически всё менять.

Моника

Моника всегда любила цифры. Ей нравились их логика, их предсказуемость. Она находила глубокое удовлетворение в решении уравнений с двумя неизвестными, x и y. Но сейчас цифры на бумаге перед ней не хотели слушаться. Сколько бы она ни складывала цифры в левом столбце (доход), они были не в состоянии покрыть сумму в правом (расходы).

Она вспоминала дни работы корпоративным юристом, когда складывание цифр было рутиной, никогда не лишавшей ее ночного сна. Она составляла контракты, печатая их мелким шрифтом, пролистывала бесконечные тома законов и выставляла клиенту счет в двести пятьдесят фунтов. Теперь для получения тех же денег ей нужно продать сто средних чашек капучино.

Зачем ей понадобилось с такой поспешностью предпринимать столь важное изменение в жизни, руководствуясь эмоциональными мотивами? Ей, кому для выбора начинки для сэндвича надо было мысленно рассмотреть все за и против, сравнить цены, питательные свойства и количество калорий?

Моника обследовала все кафе на пути между своей квартирой и офисом. Ей попадались в основном скучные, неопрятные и однотипные сетевые кафе. Каждый раз, переплачивая за посредственный кофе, она представляла себе свое идеальное кафе. Там не будет раскрашенного бетона, заплесневелого пластика, выступающих из стен труб или ламп и столов в индустриальном стиле, – скорее, вы почувствуете, что вас пригласили к кому-то домой. Там будут уютные, не сочетающиеся друг с другом кресла, эклектичные картины на стенах, газеты и книги. Книги повсюду – не просто для вида, но чтобы их можно было снять с полки, почитать и забрать с собой домой, коль скоро оставишь на месте одной другую. Бариста не станет спрашивать вашего имени, чтобы с ошибками написать его на вашей чашке. Он уже будет его знать. Он осведомится об имени ваших детей и вашей кошки.

Однажды, идя по Фулхэм-роуд, она заметила, что пропыленная старая кондитерская, испокон века бывшая там, наконец закрылась. На фасаде красовалась большая вывеска: «АРЕНДА».

Каждый раз, проходя здесь, Моника слышала голос своей матери. В те последние несколько недель, пропитанных запахом болезни и распада, перемежавшихся электронным писком медицинского оборудования, мать настойчиво пыталась, пока еще не поздно, передать дочери накопленную десятилетиями жизненную мудрость. Послушай меня, Моника. Запиши, Моника. Не забудь, Моника. Не для того Эммелин Панкхёрст надела на себя эти оковы, чтобы мы всю жизнь чувствовали себя маленькими винтиками большой машины. Будь сама себе начальником. Создавай что-то. Нанимай людей. Дерзай. Занимайся любимым делом. Сделай его значимым. И Моника вняла этому совету.

Моника сожалела, что не может назвать кафе в честь матери, ведь ее звали Чарити[2], а назвать кафе словом, не предполагавшим необходимость платить, едва ли было удачным деловым решением. Как оказалось, все было не так-то просто.

Кафе было ее мечтой, но это не означало, что ее мечту кто-то еще обязательно разделит с ней. Или, по крайней мере, таких было недостаточно, чтобы покрыть все расходы, а она не могла вечно восполнять недостачу – банк этого не допустил бы. Голова у нее шла кругом. Моника направилась к бару, чтобы налить себе в большой бокал остатки красного вина из бутылки.

Быть боссом – очень здорово, мысленно говорила она матери, и она всем сердцем любила свое кафе, но ощущала себя одинокой. Ей не хватало офисных сплетен около кулера с водой, компании коллег, собирающихся на вечерних рабочих совещаниях с пиццей на столе. Она даже ловила себя на том, что с нежностью вспоминает эти нелепые корпоративные вылазки на природу, офисный жаргон и малопонятные акронимы из трех букв. Монике нравилась ее команда в кафе, но между ней и ими всегда существовала некоторая дистанция, поскольку она отвечала за их жалованье, а в данный момент даже ее собственное жалованье ставилось под сомнение.

Она вспомнила о вопросах, которые задавал тот мужчина – Джулиан – в тетради, оставленной на этом самом столе. Она одобряла его выбор. Моника поневоле судила о людях по тому месту, которое они выбирали в ее кафе. Насколько хорошо вы знаете живущих рядом с вами людей? Насколько хорошо они знают вас?

Она думала обо всех людях, которые придут и уйдут сегодня под беспечный звон колокольчика. Все они связаны, больше чем когда бы то ни было, с тысячами людей – друзьями из социальных сетей, друзьями друзей. И все же не чувствуют ли они, как и она, что им не с кем поговорить? Поговорить не о недавнем изгнании знаменитости из дому, с острова или из джунглей, но о важных вещах, которые не дают уснуть. Например, о цифрах, не подчинявшихся твоей команде.