Читать книгу "Плохие девочки не плачут. Книга 3 - Валерия Ангелос"

— Отойди, пожалуйста, — подозрительно вежливо говорит он, и хочется исчезнуть вовсе. — Правее, да… молодец.

В следующий миг тарелки, торты, бокалы и прочая кухонная мелочь отправляются на пол четкими, отлично выверенными движениями. Чудовищный грохот заставляет вздрагивать, жмуриться и подбираться всем телом. Взрывная волна осколков не задевает меня, леденит кожу на расстоянии, вынуждает трепетать, забиваться в угол, тщетно искать спасения. Отступаю назад, упираюсь в противоположную столешницу, судорожно сжимаю прохладную поверхность до покалывания в пальцах.

«Господи», — инстинктивно кусаю губы.

— Сначала нужно снять подарочную упаковку, — бархатным тоном продолжает именинник, невозмутимо ступает вперед, мимо разбитой посуды, открывает какой-то шкафчик.

Пробую сделать еще шаг, неловко подворачиваю ногу и тихонько вскрикиваю. Не успеваю проклясть чертовы каблуки, потому что мое дыхание перехватывает от ужаса. Отказываюсь понимать и принимать, застываю на месте, замерзаю. Не способна дернуться, не вольна шелохнуться.

— Perfekt (Превосходно), — довольно заключает фон Вейганд, и в его руках сверкает стальное лезвие ножа.

Он идет ко мне неторопливо, с грацией прирожденного хищника и темной ухмылкой Люцифера на знакомых, но чужих устах. Ближе и ближе, каждым жестом погружая в гипнотический транс, в пучину безумия, в разверстое, зияющее пространство бесконечного ужаса.

Бежать некуда, не имеет смысла, ведь никто не защитит, скорее, поймают и приведут обратно в целости и сохранности. Но бездействовать глупо.

Совершаю дерзкую попытку вырваться, удрать отсюда, разорвать цепь. И проваливаюсь. Меня ловят, сгребают в охапку, тянут к очищенному столу. Кричу, кусаюсь, вырываюсь.

— Тихо, — приказывает фон Вейганд.

Металл на ключицах отлично стимулирует заткнуться и не трепыхаться.

— Я не сделаю больно, — он прижимается сзади, дает прочувствовать полную боевую готовность и продолжает: — Пока не сделаю.

Пальцы перебирают пряди моих волос, нож перемещается ниже, медленно и осторожно, едва касаясь покрытой испариной кожи, вглубь выреза платья, под тонкую кружевную ткань.

Страх переплетается с возбуждением, тягучим и вязким, жгучим и терпким. Воздух накаляется, пропитывается напряжением, пронизывается электрическими разрядами. Еще немного — закоротит.

Пугает до жути, колотит лихорадочно, мерцает отрывками смешанных эмоций. Искрит обжигающе горячо, обдает затаенным жаром, выпускает на свободу.

— Ты хотел сделать этого сразу, — слова разрывают тишину под аккомпанемент первого надреза.

Хотел раздеть донага изначально, силой сорвать облегающий наряд, вспарывать сверкающую материю, будто настоящую плоть. Унизить и растерзать, не нанося непоправимых увечий. Зачем портить шкурку любимого зверька?

Выбирал платье лично, выстраивал картину событий, упивался гениальностью, изнемогая от желания. Жажды разделять и властвовать, покорять и подчинять, клеймить собственность.

Хотел, чтобы все восхищались, завидовали, вожделели. Мысленно рычали от похоти, исходили ядом, истекали злобой. Понимали — это все его, принадлежит ему одному навеки, до последнего вздоха. Смотрите, сколько влезет, а большего не даровано.

— Да, — он разворачивает меня лицом к себе, продолжая срезать кружева подарочной упаковки.

Никакой спешки, продуманно, в ритуальном порядке.

— Сказать, чего я хочу еще больше? — фон Вейганд откладывает нож, любуется лохмотьями, в которые превратилось мое шикарное платье.

— Ска… — осекаюсь и вскрикиваю от неожиданности, когда он сажает меня на стол.

— Здешние подвалы построены давным-давно, не подвергались никакой реконструкции. Толстые стены, затхлость… пришлось вывести крыс, но скелеты погибших заключенных никто не трогал. Сплошная любовь и романтика, — его пальцы скользят от талии к бедрам, двигаются ниже, задерживаются на коленях, нежно обводят и резко раздвигают мои ноги.

— Ты обещал, что если я все выполню, то никаких пыточных камер не будет, — напоминаю условия сделки.

— Только дай повод, — зловеще ухмыляется фон Вейганд, расстегивая брюки.

А потом я кричу, когда его член проникает на всю длину. Горько и сладко, одновременно доставляет и наслаждение, и боль, принуждает выгнуть спину, застонать, извиваться.

— Там много игрушек, инструментов, плетей, — хрипло обещает он, вбиваясь внутрь мощными толчками, безжалостно сжимая грудь. — Мы попробуем все. Абсолютно все, meine Schlampe. Не переживай, я сделаю так, что понравится.

День сливается с ночью, не различаю времени суток, теряюсь в лабиринтах измученного сознания.

Фон Вейганд относит меня в свою комнату, продолжает трахать, не ведая усталости, переворачивает, задает нужный угол и амплитуду, ласкает и терзает, сменяет гнев на милость, вновь обрушивается яростно. Шепчет на ухо пошлости, покусывает шею, тянет за волосы, называет «сучкой», его маленькой лживой сучкой и шлюхой, перемежает любовные обращения с грязными ругательствами.

Растворяюсь в ослепительном калейдоскопе развратных поз, падаю в пропасть, выгораю изнутри. Фон Вейганд не может насытиться, а я не могу существовать отдельно от него. Погибаю и воскресаю лишь в этих умелых, подчас удивительно нежных, а порой убийственно жестоких руках.

Безотчетно готова страдать, лишь бы оставаться с ним, ведь теперь и всегда… он неотделим. Бьется вторым сердцем, наполняет кислородом, вспыхивает адреналином.

Мой хладнокровный палач. Беспощадный инквизитор, которого я люблю с отчаянной тупостью, одержимостью вне рамок здравого смысла.

Глава 1.4

Всему свое время. Всему своя цена.

Выцветший коллаж событий, отображенных неровными мазками, кистью полоумного художника. Щемит тоска под скорбный перебор гитары.

Задница раскалывается на части, жжет и печет, словно там побывала раскаленная кочерга, но оно того однозначно стоило. Съеживаюсь в темноте, сокращаюсь до размеров точки. Слезы высыхают, и я вспоминаю.

Никаких стимуляторов. Добровольно-принудительным образом, достаточно медленно и деликатно, осторожно, без резких и грубых проникновений, с форой на «расслабиться и привыкнуть». Всего один раз, опять до крови. Только теперь из носа, не сильное, тем не менее, кровотечение. Нервное перенапряжение дает о себе знать. Капля за каплей срываются вниз, на белоснежные простыни.

Фон Вейганд не прекращает главное развлечение, принуждает запрокинуть голову, изучает мои расширенные зрачки, не останавливаясь ни на мгновение, трахает размеренно и со вкусом, кончает, впиваясь в губы удушающим поцелуем. Чувствую собственную кровь на языке, а его сперма обжигает внутренности, течет раскаленной лавой, заставляет тихонько скулить, дернуться и притихнуть, обмякнуть в объятьях мастера.