Читать книгу "Стая воронов - Скотт Оден"

Ньял поднял миску с едой и подал ее Гримниру.

– Отлично, – ответил он. – Если это угодно Господу, то так тому и быть.

Гримнир со свирепой усмешкой принял миску из его рук и присел у огня рядом с гостями.

Глава 2

Мир за пределами пещеры окутала ночная тишина. С моря дул ветер, завывая, гоня перед собой пригоршни палых листьев и шурша ветвями боярышника. Облака на небе разошлись, открывая взгляду мерцание Божьих огней, которые теперь, в преддверии апокалипсиса, казались ближе и сияли ярче.

На холодных камнях пещеры перед вырезанным из старого весла драккара маленьким крестом молились коленопреклоненные Эйдан и Ньял. Говорил Эйдан: заученные наизусть слова сами слетали с его губ, несмотря на то, что мысли были прикованы к существу, с которым они делили пещеру. Гримнир сидел на корточках, и за прядями его волос, словно за вуалью, скрывался подозрительный взгляд красных глаз; он обнюхивал каждый кусок прежде, чем положить его в рот, будто ожидал найти в еде отраву. Эйдана мучила тысяча разных вопросов об этом – как там Ньял его назвал, скрелинге? – но все они были забыты, когда дан сказал, что хочет помолиться перед сном. Когда Эйдан достал крест, Гримнир с громким звуком сплюнул, словно сам вид распятия причинял ему боль; он громко и грязно выругался, назвав их веру шутовством, и заявил, что не желает иметь с ней ничего общего. И Эйдан слышал его голос даже сейчас, пока тот справлял нужду под скрывавшими вход в пещеру боярышниками; если Эйдан не ошибался, Гримнир пел. Тянул грубым голосом фальшиво и немелодично:

Братья начнут биться друг с другом,Родичи близкие в распрях погибнут;Тягостно в мире, великий блуд,Век мечей и секир, треснут щиты,Век бурь и волков до гибели мира;Щадить человек человека не станет.[1]

Он услышал, как Ньял пробормотал «аминь», и поспешно ответил тем же. Дан поднялся; пока Эйдан бережно заворачивал резной крест и убирал его в мешок, Ньял ворошил костер, не давая ему погаснуть. Он потер глаза.

– Песня, которую он поет, – произнес Эйдан, укладываясь на корзинах. – Знаешь ее?

– Это языческая песня о Рагнареке, – ответил, нахмурив брови, Ньял. – Так мой народ зовет конец света.

Он вновь уселся на то же место у стены, положив топор рядом. Эйдан протянул ему одеяло и начал готовить себе постель. Дым от огня вился клубами и исчезал в трещине наверху. Песня Гримнира затихла.

Эйдан с тяжелым сердцем обдумывал конец света. Где-то далеко, в этой самой ночи, ходил по земле Антихрист, сеял семена разрушения, творил всевозможное зло. Разумом Эйдан понимал, что это правда – ведь так говорилось в Откровении Иоанна Богослова. И разве не сам благословенный аббат Эйсхэма Эльфрик назвал этот год Великим годом Страшного суда? Но почему же тогда Эйдан не чувствовал в сердце ликования, естественного при мысли о приближении Всевышнего? Христос должен был вновь явить себя уже к концу года, но дни все шли, а Эйдан не замечал вокруг ничего особенного. Не увеличилось число войн, и на долю людей не выпадало несчастий больше, чем они смогли бы вынести. На землях, не родивших зерно, царил голод – но в это же время на соседних, милостью Божьей, амбары и кладовые заполняли доверху. Эйдан не видел в этом никакого смысла. Он еще мог принять мысль об ошибке мудрого аббата Эйсхэма, пророчившего Великий год, но в Откровении Иоанна ошибок быть не могло. Правда ведь?

Эйдан очнулся от раздумий.

– Не знал, что язычники тоже верят в конец света.

– Верят, – подтвердил Ньял. – Но не в тот, в который верим мы. Они говорят, что Рагнарек станет временем славы и бесконечной войны, что боги Асгарда покинут его для битвы с йотунами, их заклятыми врагами. И эта битва уничтожит мир. Это древняя легенда.

– Знаешь, – произнес Эйдан, немного помедлив, – этот Гримнир напоминает мне твоих товарищей по кораблю. Он отрицает Бога так же яростно.

– У нас, данов, хотя бы есть шанс на искупление. В отличие от его народа.

Эйдан приподнял бровь.

– Любой человек может искупить свои грехи.

– Я уже сказал: эта тварь – не человек.

– Когда я его увидел, то тоже так решил. Он не похож на… – юноша попытался подобрать слова, – ни на кого из тех, что я встречал. Но у него две руки, две ноги и голова, как и у нас. Он дышит и ест, как мы, а еще плюется, смеется и ругается. Если бы мы судили по одной внешности, то, может быть, я бы с тобой и согласился. Но чем же он отличается от человека? Каким словом ты его назвал, «скрелинг»? Никогда не слышал.

– Еще бы. Оно так же старо, как Рагнарек. Но есть слово и в твоем языке – «оркний». Его ты слышал? Им называют чудовище невероятной злобы, огра, который бродит по болотам и топям, пожирая плоть мертвецов. Это одно и то же.

Эйдан посмотрел на дана, как на умалишенного.

– Да, это слово мне знакомо. Оркнеи были врагами Господа, сыновьями Каина, долго враждовавшими с Всевышним. Гримнир не может быть одним из них! Господь изгнал их. Ну правда, Ньял! Что это за шутка? Не может он быть тем, кем ты его считаешь!

– Это не шутка, – ответил Ньял. – Говоришь, Господь изгнал оркнеев за их борьбу? То же произошло и со скрелингами. Мой дед много раз говорил об этих волках Севера, детях Локи, восставших против Одина и свергнутых им в Мидгард, где они теперь изводят людской род.

– Изгнанные Богом?

Ньял кивнул.

– То есть, монахам Роскилле мы скажем, что пока добирались, провели ночь в пещере с мифическим существом из легенд? С монстром?

Дан улыбнулся, но Эйдан знал, что не от веселья – так улыбается взрослый, потакая капризу ребенка.

– Поживи с мое, и поймешь, что за самыми нелепыми легендами кроются песчинки правды, которые человеческий разум способен превратить в сверкающий жемчуг. Когда мы оказались в этой пещере, я поначалу решил, что она может быть логовом дракона, убитого древним Бодваром Гаутом, королем скьельдунгов. Не сомневаюсь, что монахи Роскилле посмеялись бы надо мной, скажи я им это: уверен, они считают, что верить в драконов могут лишь дети, скальды или глупцы. Но я не пустоголовый поэт. Я видел череп великого змея – на Борнхольме; он крепче камня и полон острых, как кинжалы, клыков – значит, когда-то и драконы жили на свете. И хоть до этого дня мне не доводилось встречать скрелингов, но я находил их черепа и слышал истории своего народа. Я знаю, о чем говорю: этот – из их народа.

Род Гримнира был нашим проклятием несколько сотен лет. Они нападали на наши деревни, атаковали по ночам, когда мы спали; они убивали мужчин и детей, похищали наших женщин и добро. Старый конунг по имени Хротгар сплотил данов на битву, и они, сражаясь все как один, все-таки одолели скрелингов, хоть это и стоило Хротгару жизни. По правде сказать, их уже много лет никто не видел. Мой дед считал, что они покинули эти земли.