Читать книгу "Тонкий лед - Оксана Кольцова"

Тейт увидел Альвдис издалека и открыл рот, чтобы громко ее позвать, но потом покосился на мать и передумал. Далла терпеть не могла, когда ее сын проявлял свойства, присущие детям: кричал, смеялся или же слишком долго играл. Тейта растили как маленького воина, однако ничто не могло укротить его жизнелюбивую натуру. Он просто учился скрывать свои чувства от матери с отцом. Альвдис опасалась, как бы Далла не потушила живую искру, что отличала ее брата от остальных, не сделала его покорным своей воле, не сделала… двуличным. Сайф однажды рассказал ей о чужом боге с двумя лицами, открывающем двери, смотрящем одновременно в прошлое и будущее. Этот рассказ почему-то запомнился Альвдис. Не все то, что хорошо богам, подходит людям.

Далла окинула подошедшую девушку взглядом, в котором явственно читалось осуждение.

— Пригладь волосы, Альвдис.

Та поспешно, пальцами, расчесала спутанные космы и заново перевязала их простой лентой, однако Далле явно не угодила. Та приподняла брови, еле заметно скривила губы и отвернулась. Альвдис стояла рядом с нею и злилась. Как можно выразить презрение одними лишь легкими движениями губ и бровей? У нее самой, отец говорит, все на лице всегда отражается, словно в спокойной воде фьорда.

Отец! Ах, как же она соскучилась!

«Морской конь» наконец причалил, и Альвдис сцепила пальцы за спиной, лишь бы удержать себя и не броситься навстречу мужчине, который неторопливо сошел на землю по сброшенным сходням. Отец получил прозвище Мохнатый, потому что всегда носил бороду, и волосы везде росли у него густо; женщины не считали его особым красавцем, однако он обладал статью и силой, которые отличают вождя. И обычно его широкое лицо сияло удовольствием, когда Бейнир возвращался домой. Сейчас же он был хмур, и это заметили все. Люди на берегу притихли, глядя, как вождь молча идет сквозь толпу, и как идут следом за ним его воины. Бейнир остановился перед Даллой и коротко кивнул ей. Из-за ее спины выступил Эгиль, пожилой воин, в отсутствие вождя помогавший Далле с делами поселения. Альвдис и не заметила, как он подошел.

— Я приветствую вас, — сказал Бейнир, и голос его легко разнесся над собравшимися. — Мы пришли с победой, но принесли и печальные вести. Мы добыли достаточно сокровищ, однако потеряли многих воинов. Их души уже пируют у стола Одина, а мы сегодня помянем их земным пиром.

В толпе уже раздавались горестные возгласы женщин, узнавших о смерти мужа, сына, отца или брата. Альвдис с тревогой вглядывалась в лица вернувшихся. Их было так немного! Отец всегда возвращался из походов с незначительными потерями, даже когда «Морской конь» отправлялся в плавание в одиночестве. Иногда Бейнир не желал присоединяться к более многочисленным флотилиям — ведь это означало делиться огромной добычей. Так было и на этот раз. Вся деревня знала, что вождь хотел взять золотую дань с очень богатого монастыря в далеких землях. Если бы с ним отправились «драконы» соседей, если бы он позвал кого-то из них в поход, пришлось бы справедливо разделить добытое. Кажется, за золото иногда платится слишком высокая цена…

— Это большая победа, — сказал Эгиль, — и большое горе.

Бейнир кивнул.

— Трюмы полны золота, тканей и провизии, а еще, — он криво усмехнулся, будто эта мысль вызывала у него отвращение, — там несколько рабов. Из тех, что не подохли в пути, но и эти скоро подохнут, слишком плохи. И все же если их можно вылечить, пусть женщины сделают это. — Он посмотрел на Альвдис, и она кивнула: она умела лечить и составлять живительные отвары из трав и ягод. — Я хочу, чтобы каждый из них на своей шкуре узнал, что такое наше гостеприимство. Гостеприимство для губителей! — Эти слова он выплюнул. — Не смотрите, что на них это христианское тряпье. Пускай они выздоровеют, а затем будут выполнять самую черную работу. И тогда, может, мое сердце перестанет скорбеть.

Альвдис подумала, что отец, должно быть, повторял все эти слова снова и снова по пути домой, оттого они звучали так отточенно, так горько. Она хотела бы обнять отца, что он дозволял сделать иногда, только при всех не осмелилась. Ей казалось, будто объятия немного его утешат. Может, позже.

Аурландсфьорд врезался глубоко в серые скалы, поросшие лесом, извивался и ветвился, напоминая то ли дерево, то ли рухнувшего на землю и разбившегося о камни дракона. Флаам, деревня Бейнира Мохнатого, раскинулась между двумя узкими протоками правого отрога фьорда. Люди севера, дети этой негостеприимной земли, селились просторно, поселение состояло из множества ферм, расположенных на приличном расстоянии друг от друга. В Англии крестьянские домишки жались друг к другу, села окружали частоколами, а замки — каменными стенами. Здесь же земля была скудной, а люди — воинственными, так что каждый мог защитить себя, а вот для скота нужны были обширные пастбища, ведь тучных лугов тут не найдешь, только жидкая жесткая травка на серых камнях.

Дом Бейнира стоял у края зеленой лужайки, окруженной низкой оградой из крупных валунов. Главный вход выходил на мощеную плоскими камнями площадку, а за домом, на ухоженной и удобренной траве, паслись овцы и коровы.

Там же, на заднем дворе, чуть в отдалении, стояли хлев, овчарня, амбар, сеновал и несколько хозяйственных построек. Все строения были очень похожи и отличались только размерами: толстые стены, до половины сложенные из камней, продолжались выше бревенчатым срубом из не менее толстых бревен, крыша, по форме напоминающая лодку или корабль, перевернутый вверх дном, была покрыта плотно подогнанными деревянными плашками, походившими на чешуйки огромного чудовища. Старый деревенский шаман утверждал, что это чешуя морского зверя, которого можно призвать из глубин, если кто-то вздумает всерьез угрожать поселению; Альвдис знала, что это дерево. Однако и существование зверя нельзя было отрицать. Иногда девушке казалось, будто он совсем близко, скользит под гладью воды, только не показывается. Скорее всего, так и было: Альвдис хорошо чувствовала чуждых существ.

От пристани к дому вождя вела мощеная горбылем дорога, извиваясь между холмами и скалами. Чужак, увидевший это место с воды, мог бы счесть одинокий богатый дом легкой добычей, но быстро бы за это поплатился. Неподалеку, за холмами и перелесками, прятались фермы дружинников Бейнира и других людей, живших под его рукой и защитой, и если проплыть дальше по фьорду, становилось видно: они не так далеко от главного дома. Каждый фермер умел держать в руках оружие, каждый отправлялся в походы за выкупом и добычей, прежде чем накопил достаточно серебра для постройки фермы и покупки скота. Многие продолжали ходить в плавания с Бейниром, даже осев на земле: серебро и золото никогда не будет лишним, а слава и песни о подвигах — ещё желанней богатств.

Обычно в походы собирались после жатвы и сенокоса, в конце лета, чтобы вернуться до зимних штормов; так было и в этот раз. Только не все мужчины возвратятся в свои дома. Впрочем, богатая добыча осушит слезы, для павших ещё раз принесут жертвы и выпьют погребальный эль, хоть и изрядно запоздавший, осиротевшим домам дадут в помощь рабов, захваченных в монастыре, а к весне вдовы введут в дома новых мужей. Это жизнь.

Дом Бейнира жил, рос, старел и обновлялся вместе с поколениями семьи. Если из каменной части стены, сложенной из огромных валунов и камней, подогнанных друг к другу без скрепляющего раствора, выпадал кусок, мужчины под руководством самого сведущего в этом деле восстанавливали ущерб. Конечно, Бейнир и остальные поселяне не ждали, пока это произойдет, — каждую весну, когда сходил снег, несколько рабов проверяли каждый камешек, чтобы вовремя поправить слабое место и не допустить обрушения. Гораздо чаще требовался присмотр за срубом и крышей: толстые бревна успешно противостояли ветрам и метелям, но все же страдали от них сильнее, чем серый местный камень. После сбора урожая все жители фермы, включая женщин и детей, несколько дней тщательно конопатили щели, неизбежно возникающие в срубе: бревна давали трещины, дом дышал, шевелился, словно великан, погруженный в глубокий сон, но все ещё живущий странной медленной жизнью.