Читать книгу "Время игры - Василий Звягинцев"

«Призрак» готов к походу. К очень далекому походу. Чтобы здесь, в России, в Европе, об Андрее Новикове просто забыли.

Все.

Враги и друзья. И тем и другим станет легче, если он прекратит свою деятельность дрожжевого грибка, зачем-то вброшенного в и без него не слишком спокойный мир.

Тем лучше. У меня свои планы, у друзей, у Сильвии — свои. И Сашка вовремя решил ситуацией воспользоваться. В итоге — все довольны, все смеются…

Еще я вдруг понял — как же они все, мои друзья, от меня устали.

Я этого никогда не хотел, но так все время выходило. Я им навязывал, возможно и без умысла, свои идеи, свои взгляды на мир, психологию, которую считал для всех подходящей.

И не улавливал самого простого: то, что я считал благом для всех, со стороны выглядело совсем иначе.

Я им всем ужасно надоел. Моя правота стала чем-то противоположным. Так бывает почти всегда в подобных ситуациях. Или неформальный лидер должен превратиться в диктатора типа Сталина и поубивать всех своих прежних соратников, или — просто отойти в сторону.

Что я и делаю.

Хотя, видит бог, никогда я не воображал себя хоть чем-то лучше других.

Чувства, которые мною владеют сейчас, — и смутная тоска, и облегчение, как у солдата, уходящего с передовой в тыл, допустим, в отпуск, и мысль — а не трусость ли это?

Да, о трусости я задумывался. Трусость не в банальном смысле, а как бы в высшем каком-то.

Короче, сначала это я смертельно устал, а уж потом — мои друзья от меня.

Устал от всего, но прежде всего от добровольно принятой на себя ответственности за «судьбы мира», как бы высокопарно это ни звучало.

Хотя скорее всего ничего я на себя не принимал, а просто плыл по течению, более или менее осознанно совершая те или иные действия, причем стараясь, чтобы они не слишком сильно расходились с некими принципами, нравственным императивом, если угодно, который сам же для себя и установил…

На трапе меня вновь охватило чувство, будто я по памяти восстанавливаю когда-то написанный, но потом утерянный текст. Все точно так же, но все же немного не так.

Нервы действительно ни к черту стали. Непосильную я взвалил на себя тяжесть и тащу вот уже почти два года, все чаще и чаще недоумевая, на кой черт мне все это сдалось.

Одновременно понимая, что ни выбора, ни выхода у меня не было ни в каком варианте.

Если не с первого дня встречи с Ириной, то уж с ее телефонного звонка февральским вьюжным днем восемьдесят четвертого года — точно. Как на велосипеде без тормозов вниз по крутому горному серпантину. Крепче держи руль и уповай, что спуск когда нибудь кончится и не появится из-за ближайшего поворота разобранный мост…

Кают-компания, куда я вошел, занимала почти треть объема жилой палубы, от бизань-мачты до кормового балкона. Что естественно — именно здесь нам придется проводить большую часть свободного времени.

Каюты, пусть и комфортабельные, предназначены в основном для сна. Или — если появится потребность в уединении. А здесь у нас будет и столовая, и библиотека, и музыкальный салон — одним словом, в сухопутном понимании аналог аристократического клуба, сосредоточенного в единственном помещении площадью около пятидесяти квадратных метров.

Слегка заваленными внутрь, обшитыми светлым деревом бортами, бронзовой отделкой иллюминаторов, панорамным, с частыми переплетами окном, выходящим на кормовой балкон, старинными лампами в кардановых подвесах кают-компания напоминала адмиральский салон на парусном фрегате прошлого века.

Однако удобная современная мебель, ковры на полу, застекленные книжные шкафы и открытые витрины с коллекционными охотничьими винтовками и гладкоствольными ружьями, молекулярные копии картин великих мастеров создавали впечатление кабинета эстета-аристократа, поклонника охоты и изящных искусств.

А об эпикурейских наклонностях владельцев свидетельствовала пятиярусная стойка бара, любовно и с фантазией, в предвидении тихих тропических вечеров и трудных штормовых вахт заполненная сотнями бутылок, штофов, пузырьков и флаконов, содержащих все, что на протяжении веков создавала ненасытная фантазия пьяниц и их алчных потворщиков, — коньяки светлые и темные, виски ирландские, шотландские и американские, крепкие шестидесятиградусные бенедиктины и шартрезы, всевозможные джины, экзотические водки Азии и Южной Америки, изысканные вина, гордящиеся друг перед другом звонкими, как у испанских идальго, именами и годами выдержки.

Эта стойка придавала кают-компании вид возвышенный, как орган протестантскому собору, и располагала к размышлениям, неспешным и приятным. Особенно — когда нет неотложных дел.

Мы с Сашкой немало потрудились, чтобы укомплектовать коллекцию.

Слева от двери — прямоугольный обеденный стол орехового дерева, шесть тяжелых, рассчитанных на приличную качку кресел вокруг.

Я боком присел на вертящийся, привинченный к палубе табурет, бросил на соседний фуражку. Не глядя протянул руку, взял первую попавшуюся бутылку, до которой достал. Наудачу.

Поразительно, если даже это очередное совпадение.

Джин «Бифитер». Именно им мы в моем романе отмечали с Сашкой начало кругосветного плавания. (Жуткая по тем временам экзотика.)

Ну-ну…

Теперь и на этом судне с первой бутылки свернута пробка. Процесс пошел. Знать бы — куда.

Сквозь толстые стекла иллюминаторов на стойку падал унылый сероватый свет, через кормовую витрину не видно ничего, кроме тумана.

По стеклам неторопливо ползли извилистые от ветра дождевые струйки.

Вроде бы тоскливая картина, но это как посмотреть.

С точки зрения человека, промокшего и промерзшего за четыре часа на штормовом ветру, — предел мечтаний, истинный рай земной.

Сдать вахту, спуститься в каюту, переодеться в сухое — и сюда, где тепло, уютно, где можно выпить и закусить, потом погрузиться в упругость диванных подушек, раскрыть на любом месте умную книгу или предаться неторопливой, лишенной всякой актуальности беседе с понимающими тебя людьми. Вот в чем смысл кают-компании на корабле…

Левее бара, как бы отделяя его от «культурной зоны» помещения, располагается выглядящий как старинное пианино электроорган, совмещенный с магнитофоном и синтезатором.

Универсальный инструмент, равно подходящий для настоящих профессионалов и для таких, как я, любящих музицировать, но не умеющих. Позволяет оркестровать и аранжировать любую мелодию по вкусу.

Я нашел в каталоге «Маленький цветок», хотел было послушать его в исполнении камерного скрипичного квартета, но потом решил, что некоторые вещи подвергать модернизации безнравственно.

Получится как бы измена прежним идеалам. Или — самому себе, тогдашнему…

Для меня ведь это — мелодия первой, не слишком удачной любви.