Читать книгу "Ярое око - Андрей Воронов-Оренбургский"

...Братья молчали, глядя на эту скупую, лаконичную красоту. А с мятежных полотнищ — киевских и черниговских, смоленских и курских, трубачёвских и прочих — на них взирали строгие лики святых, угодников, мучеников... скорбный лик Богородицы и самого Христа.

Вот в струящихся пунцовых складках мелькнул, исчез и снова воскрес твёрдый лик Николы Чудотворца — почитаемого святого всех воинов и мореходов... Там возник Никита Мученик... Преподобный Феодосий, игумен Киево-Печерский... А вот на белом вздыбленном коне Георгий Победоносец с разящим копьём. Его взор отважен, тверда не знающая промаха ратная рука... Тёмные лучи солнца над ним, как золотые стрелы калёные... А там — Благовещенье, Спас Золотая Решётка, Иоанн Предтеча и далее, далее — древняя старина. От оной морозе по коже... От оной крепко веяло прогрохотавшими веками, и защитой, и верой, и бессмертными подвигами...

Боевые стяги полков властно и всецело завладели вниманием молчавших братьев-князей. Каждый из них молился сейчас об одном, видя в красном дрожащем огне факелов увенчанные и прославленные суровые лики святых.

— Волынский стяг зрю... Киевский, смоленский, все другие... А твой-то где? — Мстислав Старый изумлённо приподнял брови. — Что б это значило? Надумал что?

— Не тревожься, пресветлый. Мою хоругвь жена заканчивает...

— Без стяга-покровителя нельзя! Это гибель, брат! Смотри, с огнём играешь...

— То ведомо мне, — приложил руку к груди Мстислав. — Нынче отправлю гонца в Галич, чай, не за тридевять земель.

— Не поздно ли? Где ему нас догнати?

— Ты сам постановил, княже: вслед за дружинами к Хортице, через дён-два тронутся под охраной суда под снедью и хлебом, шоб воины наши нужды не знали. Ну, так сего срока довольно.

— Поспеет ли твой гонец? — вновь усомнился старший.

— Этот поспеет, — убеждённо скрепил Мстислав. — Сокольничий мой... Савка Сорока. Этот с клопами золу пересыпать не станет. Он третьего дня с твоим воеводой Белогривом с заставы Печенегская Голова возвертался. Благодарствую, пресветлый, твои гридники вырвали моих добытчиков из когтей поганых. За то я дарствовал перстень златой твоему воеводе. Дорог и люб мне этот Савка... Отец его верой и правдой служил мне... редкий был лучник. С двухсот локтей стрелу всаживал в щель забрала.

— Чей лик вышивает твоя супружница? — Князь Киевский оживился крепче, врезал свой строгий взгляд в дерзкое лицо младшего, спросил вдогон: — С чьего образа?

— Ярое Око! Слыхивал о таком? — Глаза Удалого сияли, как звёзды, нервно мигающие веки не прикрывали их торжествующего блеска. Крепко, до хруста сцепив пальцы, он с жаром сказал: — Чую, сила в сём образе ве-ли-ка-я, страш-шная!.. Прошлым снегом из Царьграда эту реликвию привезли мне в дар греки смуглые от византийских цесарей. Как холсты да шелка сняли с иконы той... Так веришь ли, у всех, кто в палатах моих был, на дух языки отнялись... и слёзы... слёзы горячие чуть глаза не выжгли... И радостно, и светло, и оторопь берёт — так вот суров и страшен в гневе лик Спаса — Ярое Око!..

— Дай Бог, брат. Ангелов быстрокрылых в дорогу твоему сокольничему. Да только б ещё поспела твоя горлица злато-серебро в гладь священных черт положить... Слышал, искусница-мастерица она у тебя знатная. Гляди и помни, брат. — Мстислав Старый с суеверным страхом, захлестнувшим его душу, заглянул в глаза галицкого князя: — Без святой защиты, без стяга дружина слаба! А может, именно твоим мечам и секирам суждено будет решить за Днепром нашу судьбу.

* * *

...Далеко за Днепром сверкали хищными скрещёнными клинками молнии, раскатистые громы сотрясали степь, и рыжая зарница трепыхалась во тьме крылом раненой птицы.

В ту ночь, обрызганную бледной сукровью света подслеповатых звёзд, на постоялых посадских дворах, набитых сверх меры людьми, почти не было сна. Воины сидели, лежали плечом к плечу. Скупые разговоры, не успев завязаться, гасли, не находя «тропы». Духота и тревога душили людей, царапая сердца недобрым предчувствием...

В корчмах и гридницах, в избах, на базах[187], в арсеналах и конюшнях — везде, где расположились дружины, вязко пахло потом, топлёным коровьим молоком, конскими сбруями и навозной прелью. Крепкий дух смолистого конского и мужского пота вязался с едким и пряным женским; «бабье царство», свету белого не видя, без продыху, с утра до ночи обстирывало, штопало-починяло и кашеварило в огромных котлах понаехавшим в Киев ражим дружинам.

...Защитники, помянув Бога, ели точно впрок: сосредоточенно, основательно и долго, лишних слов не роняли. Бабы с задавленной тоской и болью наблюдали за этой суровой, как на поминках, трапезой; глазели тайком на мрачные мужние лица, на их серьёзные глаза, смотревшие словно внутрь себя.

— За смертушкой идуть, соколы! Ой, ёченьки... — рос в горле плач.

— Спаси Господи! — Но слёз не было, держались молодухи, и оттого полынная твёрдая горечь давила вдвойне...

Зрелые бабы слёз не скрывали — у кого уж не было мужа-кормильца, у кого сына-опору навеки забрала сыра земля; в гнетущей яви мерещилось материнским глазам, что вон там, у того котла, у той поленницы сидит их ненаглядный Васенька, Колюшка, Никитушка... И оттого ловили себя осиротевшие матери на том, что невольно тянутся их изработанные, разбитые временем руки приласкать эти русые головы, прижать к изболевшейся тёплой груди.

— Пречистая Владычица Святая Богородица и Господь наш Исусе Христе... Благослови, Боже, в поход идучи рабов Твоих... — горячо шептали материнские губы. — Облаком-покровом обволоки... Небесным святым каменным градом огради их... Святой Дмитрий Солунский, ущити рабов Божьих и мужей, детей наших на все четыре стороны...

— Лихим языцы не стреляти, ни рогаткою колоти и не бердышом сечи, ни боевым топором рубити, ни мечами сечи, ни саблей резати, ни старому, ни малому и ни смуглому, и ни чёрному!..

— Ни еретику, ни колдуну и чародею...

— Защити, господи, золотым щитом от рубки и от булатна копья, от дротика калёного и некалёного, от всех стрел, очиненных пером Орловым и глухариным, ястребиным и журавлиным, и дергуновым, и вороновым...

— Да будет тело их крепче булата. Твёрже панциря и брони. Во имя Отца, и Сына, и Духа Святаго. Слава Тебе, Боже наш, и ныне и присно и во веки веков. Аминь.

...И вновь сердобольные бабы подкладывали своим «сыночкам родненьким» мясца да хлебушка; согревали ратные, огрубевшие души своим словом нежным, шептали ласково:

— Убереги вас Царица Небесная от чернеца и черницы, и прочего дурного глазу...

— Ешьте, касатики, на здоровье. Силушки набирайтесь, родные...

— Вы уж только постойте за землю Русскую... не подгадьте, не осрамитесь! Дайте идолам взвару, шоб духу их не было у наших ворот...