Читать книгу "Метро 2033: Пифия-2. В грязи и крови - Сергей Москвин"

– Куда прешь, краснорожий?

Стажер поспешно отступил назад и даже пробормотал какие-то слова оправдания. Скорее всего, на этом инцидент и закончился бы, но мирное разрешение конфликта не входило в планы Гончей.

– Сам прешь, фашистская морда! – выкрикнула она в лицо офицера. – Вали отсюда в свой Рейх поганый! – А чтобы тот понял, что с ним не шутят, еще и махнула ладонью по его лицу, расцарапав ногтями щеку.

Тот даже дар речи потерял от такого хамства. Он что-то прошипел, при этом его налившиеся кровью глаза выкатились из орбит, и принялся судорожно лапать кобуру. Его спутники тоже схватились за оружие. И тут произошло то, чего Гончая никак не ожидала. Пацан-пограничник, видно, забыл, что в его автомате нет ни одного патрона. Стажер проворно направил на фашистов свое разряженное оружие и закричал звонким, срывающимся на визг голосом:

– Стой! Руки вверх!

Гончей даже послышалось, как вхолостую щелкнул курок. А через секунду на платформе загремели настоящие выстрелы.

Егора отбросило назад. Он зашатался, принимая в себя выпущенные в упор пули. Что с ним произошло потом и как он погиб, Гончая не видела. Как только фашисты открыли огонь, стало не до пацана, которого она подставила под пули. Девушка схватила за руку застывшего в растерянности священника и потащила за собой к расправленному плотному занавесу, отделяющему сцену и театральные кулисы от остальной части платформы, превращенной в зрительный зал.

Гончая неслась вперед, расталкивая замешкавшихся прохожих и сбивая оказавшиеся на пути скамьи и стулья. Над головой, справа и слева свистели пули, а в центре станции, куда выходили оба перехода, все сильнее разгоралась стрельба. Причем к одиночным пистолетным выстрелам добавился раскатистый треск автоматных очередей.

Навстречу друг за другом пробежали двое красноармейцев, причем второй рылся в болтающейся на боку кобуре, но никак не мог вытащить оттуда пистолет; первый, кажется, вообще был безоружен. Понятно было, что это не патруль, а такие же «театралы», как открывшие пальбу фашисты.

Возле занавеса наперерез беглецам бросилась какая-то растрепанная бабка с болтающейся на шее, словно фартук, театральной афишей.

– Куда?! Куда?! Проход за кулисы только для работников театра! – закричала она.

«Дура!» – Гончая оттолкнула тетку плечом, но, видимо, переборщила. Та упала и еще громче заголосила. В центре станции, где гремели выстрелы, тоже беспрерывно кричали. Так что бабка могла орать хоть до посинения – на ее вопли никто не обратил бы внимания. Но отец Ярослав вдруг остановился и принялся поднимать на ноги горланящую тетку. Та сразу замолчала, словно только этого и ждала, даже кокетливо посмотрела на него. Гончей пришлось применить силу, чтобы расцепить эту «влюбленную парочку». Священник пытался протестовать, но девушка наподдала ему коленом и все-таки затолкала за занавес.

* * *

Никогда, даже в мыслях, Гончая не называла Театральную родной станцией, хотя здесь прошли первые годы ее жизни после того, как привычного мира не стало. Она как-то сразу невзлюбила это место за заискивающе-угодливое отношение его жителей ко всем, кто был сильнее их, кто мог унизить, ограбить или убить. А заходящие на Театральную чужаки из Рейха, с Красной Линии и бандитских притонов Новокузнецкой были именно такими. От жалких и запуганных местных обитателей они отличались громкой речью, властными манерами и тем, что у них было оружие, которое они всегда приносили с собой: ножи, пистолеты, охотничьи ружья, даже автоматы. Эти незнакомцы держались так, будто все вокруг им обязаны. Но самое удивительное, что жители Театральной принимали это как должное и всячески подстраивались под поведение пришлых.

У шустрой девчонки, которая через полтора десятка лет превратилась в безжалостную охотницу за головами, хамство чужаков и угодничество соседей вызывало неприязнь и раздражение. Не в силах физически противиться стремлению матери воспитать из дочери театральную актрису, девочка при любой возможности сбегала с занятий. А чтобы родительница не нашла ее и не вернула разучивать надоевшие гаммы и танцевальные движения, подолгу пряталась в каком-нибудь труднодоступном потаенном уголке, а за восемь прожитых на Театральной лет она изучила их все.

Оказавшись за кулисами, Гончая без труда отыскала заваленную театральным реквизитом знакомую каморку. Рядом, за фанерной перегородкой, раздавались чьи-то встревоженные голоса, но кроме горластой тетки проникших за кулисы незнакомцев больше никто не заметил. Как и в прежние времена, дверь каморки запиралась на хлипкий засов, который при определенной сноровке можно было отпереть как снаружи, так и изнутри, или просто выбить. Но Гончей сноровки было не занимать. Она беззвучно приоткрыла дверь, втолкнула в проем своего спутника, нырнула следом и, подцепив мизинцем, вернула засов на место.

Внутри пахло гнилью, крысиным пометом и еще чем-то, чему Гончая не знала названия, но всегда ощущала этот запах в затхлых, плохо вентилируемых помещениях. По сравнению с вонью выгребной ямы в плену у сатанистов, где они с отцом Ярославом провели без малого две недели, это был просто дивный аромат. Девушка бегло осмотрела временное убежище – оно не так уж сильно изменилось с тех пор, как она девчонкой пряталась здесь от матери, только хлама прибавилось, – потом затолкала священника в щель между какими-то коробками и приложила палец к губам.

– Сиди тихо.

Но тот не хотел сидеть тихо и, как только она отпустила его, сердито спросил:

– Довольна?

Гончая сразу сообразила, что он имеет в виду отнюдь не побег из-под стражи.

– Да, – глядя в глаза отцу Ярославу, честно ответила она, хотя в темноте каморки он не мог видеть выражения ее лица. – Двое убийц моей дочери мертвы, так почему бы мне не быть довольной?

– А ты хотя бы помнишь, сколько невинных людей заплатили своими жизнями за твое удовольствие?

Гончая недоуменно сдвинула брови. Через секунду она поняла, кого собеседник имеет в виду, но было уже поздно – отец Ярослав снова заговорил:

– Считай! Пограничник с Площади Революции. Потом тот, кто нашел меня в туннеле. Мальчик Егор, которого ты привела на Театральную. Солдаты, которых ты заставила стрелять друг в друга. Все эти люди погибли по твоей вине. А ведь во время спровоцированной тобою перестрелки могли пострадать и мирные жители. Все эти люди даже никогда не видели твою дочь. В чем они виноваты?

– Тот паренек… Я не хотела, чтобы он погиб, – священник был прав. Гончая прекрасно понимала это, но все равно начала оправдываться. – Ему не нужно было поднимать автомат.

– Он сделал это, чтобы умереть героем, а не предателем, потому что ты не оставила ему выбора!

– Не вышло бы из него героя, – вздохнула девушка. – Когда в чулане найдут труп Палача… наверное, уже нашли… парня сразу зачислят в предатели.

– Не слишком ли дорогая цена для твоей мести? – добил ее отец Ярослав. – Сколько еще людей должны погибнуть, чтобы ты, наконец, успокоилась?