Читать книгу "Мемуары гейши - Артур Голден"

Другая уловка помогала мне выучить балладу или какую-нибудь другую песню. С детства я обладала способностью, один раз услышав какую-нибудь мелодию, отчетливо помнить ее на следующий день. Не знаю, с чем это связано, возможно, с моими индивидуальными особенностями. Поэтому, отправляясь спать, я просматривала текст, а утром, еще не поднявшись с постели, пока мой мозг был расслаблен и восприимчив, прочитывала текст еще раз. Обычно для запоминания этого хватало, но с музыкой дело обстояло сложнее. Я старалась найти максимально соответствующие звукам образы. Например, звук упавшей с дерева ветки ассоциировался у меня со звучанием барабана, шум бегущего по скалам ручья — с нотами высокого регистра на сямисэне. Таким образом, песня походила на прогулку в лесу.

Но самой большой и самой важной для меня проблемой оказались танцы. Несколько месяцев я пыталась использовать различные изобретенные мной уловки, но они мне не помогали. В один из дней Анти разоралась на меня за пролитый мною на журнал чай. Смешно, но в тот момент, когда это произошло, я как раз думала о том, какая она хорошая. Расстроенная ее криком, я вспомнила свою сестру, существующую где-то вдали от меня, свою маму, которая, я надеялась, находится в раю, отца, который хотел, продав нас, дожить остаток своих дней в одиночестве. От переполнивших меня мыслей мое тело отяжелело, и я поднялась по лестнице в комнату, где спала вместе с Тыквой. После посещения Мамехой окейи Мама переселила меня наверх. Но вместо того, чтобы, как обычно, лежать на татами и плакать, я сделала рукой круговое движение, которое мы разучивали сегодня во время танца, показавшегося мне очень грустным. В этот же момент я подумала о Председателе и о том, насколько лучше стала бы моя жизнь, если бы я могла положиться на человека вроде него. Я следила за своей рукой, описывающей фигуры в воздухе, и мне казалось, что эти мягкие движения выражают печаль и желание. Моя рука парила в воздухе с огромным достоинством, напоминая движение океанского лайнера, рассекающего гладь воды, а не падающего с дерева листа. Под достоинством я подразумеваю чувство уверенности, не свойственное легкому дуновению ветерка или гребню волны.

Этим вечером я обнаружила, что, испытывая чувство тяжести в теле, могу двигаться с большим достоинством. А когда я представляла Председателя, наблюдающего за мной, мои движения начинали передавать такую глубину чувств, что каждый жест в танце был обращен к нему. Поворот вокруг своей оси со склоненной головой мог выражать вопрос: «Когда мы сможем хоть один день провести вместе?» Вытянутая вперед рука и раскрытый веер выражали благодарность за то, что он составил мне компанию. Закрывая в танце веер, я пыталась сказать, что для меня нет ничего более важного, чем доставить ему удовольствие.

Глава 13

Весной 1934 года, спустя два года после того, как я снова начала учиться, пришло время Тыкве стать начинающей гейшей, по крайней мере так решили Мама и Хацумомо. Меня об этом никто не известил. Тыкве давно запретили со мной общаться, а Мама и Хацумомо, естественно, не стали тратить время на разговоры со мной. Увидев однажды вечером Тыкву, входящую в холл окейи, с прической начинающей гейши, так называемой момоварэ — «разделенный персик», — я почувствовала разочарование и ревность. Наши глаза на мгновение встретились, и она смогла догадаться о произведенном на меня впечатлении. С волосами, зачесанными от висков наверх, она напоминала молодую женщину, несмотря на свое все еще детское лицо. Теперь Тыкву будут представлять, как гейшу, а я по-прежнему останусь в тени и даже не смогу ничего спросить о ее новой жизни.

В тот же день Тыкву одели как начинающую гейшу, и она впервые пошла с Хацумомо в чайный дом Мизуки на церемонию скрепления их сестринского союза. На этой церемонии присутствовали еще Мама и Анти, меня, конечно, не позвали. Но я провожала их в холле и видела, как Тыква в потрясающе красивом черном кимоно с гербом окейи Нитта и золотым поясом спускалась вниз в сопровождении служанок. Ее лицо впервые покрывала белая тональная пудра. Мне казалось, что с великолепной прической и накрашенными губами она должна быть горда собой и невозмутима, но она выглядела более обеспокоенной, чем когда-либо. Громоздкое кимоно начинающей гейши делало ее походку очень неуклюжей. Мама дала Анти фотоаппарат и попросила ее сфотографировать Тыкву в тот момент, когда ей впервые высекут кремнем искру за спиной. Мы все в это время находились в холле, вне поля зрения объектива. Служанки поддерживали Тыкву под руки, когда она засовывала ноги в высокие деревянные туфли окобо — неотъемлемую принадлежность наряда начинающей гейши. Затем Мама подошла к Тыкве и встала в такую позу, словно она высекает искру из кремня, хотя обычно это делала Анти или кто-нибудь из служанок. После съемки Тыква сделала несколько шагов в сторону двери и оглянулась. Остальные готовы были последовать за ней, но она виновато посмотрела на меня, словно говоря, как ей неудобно, что все происходит таким образом.

В конце дня Тыкву уже представляли под ее новым именем — Хацумийо. «Хацу» взято из имени Хацумомо, и хотя связь с именем такой известной гейши, как Хацумомо, должна была помочь Тыкве в карьере, но этого в конечном счете не произошло. Очень немногие знали ее новое имя, и даже те, кто знал, часто называли ее по привычке Тыквой.

Мне ужасно хотелось рассказать Мамехе о дебюте Тыквы. Но в последнее время она часто ездила в Токио по просьбе своего данны, и мы не виделись около полугода. После возвращения прошло еще несколько недель, прежде чем у нее появилось время пригласить меня к себе в апартаменты. Увидев меня, служанка открыла рот от удивления, то же самое произошло и с Мамехой, вышедшей спустя минуту навстречу мне. Я не могла понять, в чем дело. А когда упала на колени, кланяясь ей и говоря о большой чести для меня видеть ее снова, она практически не обратила внимания на мое приветствие.

— О боже, неужели мы так давно не виделись, — сказала она своей служанке. — Я с трудом ее узнала.

— Я рада от вас это слышать, госпожа, — ответила Тацуми. — Я думала, что-то случилось с моими глазами.

Очевидно, за шесть месяцев их отсутствия я изменилась больше, чем предполагала. Мамеха попросила меня повертеть головой в разные стороны, приговаривая при этом:

— Боже, она превратилась в молодую женщину! Тацуми измерила руками мои талию и бедра и сказала:

— Несомненно, кимоно на ней будет сидеть, как носок на ноге.

По ее доброжелательной улыбке я поняла, что это комплимент.

Наконец Мамеха попросила Тацуми отвести меня в дальнюю комнату и подобрать мне кимоно для примерки. Я пришла к ним в бело-голубом хлопчатобумажном школьном платье, а Тацуми переодела меня в темно-синее шелковое кимоно с орнаментом из крошечных колес золотистого цвета. Это было не самое красивое кимоно из виденных мною ранее, но, оглядывая себя в зеркале в полный рост в тот момент, когда Тацуми повязывала мне яркий зеленый пояс вокруг талии, я с удовольствием отметила, что, если не брать в расчет мою невзрачную прическу, я могла бы вполне сойти за молодую начинающую гейшу, готовую отправиться на вечеринку. Я горделиво вышла из комнаты, и Мамеха восхищенно вздохнула. Она поднялась с колен, положила носовой платок в рукав платья и пошла прямо по направлению к двери, где надела зеленые лакированные сари и, обернувшись, посмотрела на меня через плечо.