Читать книгу "Сговор диктаторов или мирная передышка? - Арсен Мартиросян"

Так вот кто бы вразумительно объяснил, почему существует разнобой не только между нашими и американскими документами, но даже и между нашими документами:

1. В публикации МИД наш документ имеет ограничительный гриф «Совершенно секретно. Особая папка», в публикации Яковлева — упоминается только «Особая папка». Как такое могло произойти, если документ один и тот же, и Яковлев брал его из публикации МИДа, а тот в свою очередь дает ссылку на Архив Президента?

2. В публикации Яковлева документ называется «БЕСЕДА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВНАРКОМА, НАРКОМА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР В. М. МОЛОТОВА С РЕЙХСКАНЦЛЕРОМ А. ГИТЛЕРОМ В БЕРЛИНЕ», а в публикации МИД — «БЕСЕДА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СССР, НАРОДНОГО КОМИССАРА ИНОСТРАННЫХ ДЕЛ СССР В. М. МОЛОТОВА С РЕЙХСКАНЦЛЕРОМ ГЕРМАНИИ А. ГИТЛЕРОМ». Да, готов согласиться, что расхождения мизерные. Но все-таки, почему же они имеют место быть, если источник их публикации один и тот же — Архив Президента?

3. В публикации Яковлева говорится: «В связи с этим он останавливается на словах Молотова о том, что соглашение выполнено за исключением пункта О Финляндии», а в публикации МИД — «В связи с этим он остановился на словах Молотова о том, что соглашение выполнено за исключением пункта о Финляндии». А это как объяснить, если источник один и тот же — Архив Президента?

4. В наших двух вариантах указано, что беседу записали В.Богданов и В.Павлов, а в американо-германском варианте в качестве переводчика с советской стороны упомянут только Павлов. А это как объяснить? Ведь все присутствующие во время беседы были официально представлены. Куда же в таком случае делся В.Богданов?

5. В американо-германском варианте говорится: «Фюрер ответил, что в Секретном протоколе зоны влияния и сферы интересов были определены и разделены между Германией и Россией». Однако в якобы имевшем несчастье быть подписанным «секретном протоколе» от 23 августа 1939 г., который, как утверждается, теперь найден будто бы в подлиннике, упоминается только термин «сферы интересов». Ни о каких зонах влияния там и речи нет! Каким же образом могло получиться такое, что фюрер резко расширил толкование положение этого «документа»?! А если точнее, то кто за фюрера столь резко расширил толкование этого «документа»?!

Кроме того, чего ради фюреру приписали жестко констатирующий тон, каковым он охарактеризовал положения этого, якобы имевшего несчастье быть подписанным «документа»? Ведь он же, согласно американо-германскому варианту утверждал, «что в Секретном протоколе зоны влияния и сферы интересов были определены и разделены между Германией и Россией». Между тем, в действительности, даже в этом, якобы имевшем несчастье быть подписанным «документе» говорилось «в случае...».

6. Как могло получиться следующее: запись беседы Молотова с Гитлером от 12 ноября 1940 г. имеет архивные координаты — Архив Президента РФ, Ф. 03, Оп. 64, Д. 675, Л. 31 — 41, а запись беседы от 13 ноября — Архив Президента РФ, Ф. 3, Оп. 64, Д. 675, Л. 49 — 67. Как могло такое получиться? Ведь номера описей и дел одинаковы, а вот фонды — разные: один секретный, другой — несекретный, хотя на обоих документах стоят грифы секретности.

7. А как могло получиться такое: в публикации МИДа в записи беседы Молотова с Гитлером от 12 ноября 1940 г. не упоминается, что это «машинопись, заверенная копия», а вот запись беседы от 13 ноября 1940 г. почему-то приводится именно же как «машинопись, заверенная копия»?! С чего бы такой неуместный «почет» именно этой записи, особенно если учесть, что именно в этом «документе» упоминается якобы имевший несчастье быть подписанным «секретный протокол»?! Ведь в обоих случаях дается ссылка на Архив Президента.

8. Наконец, чем объяснить, что отправляя Молотова в Берлин, Сталин, излагая свои инструкции о целесообразном, по его мнению, порядке и целях ведения зондирующих переговоров с немцами, в пункте № 2 указал, что «Исходя из того что с[оветско]-г[ерманское] соглашение о частичном разграничении сфер интересов СССР и Гер[мании] событиями исчерпано (за исключ[ением] Финл[яндии])...» (Архив Президента РФ, Ф. 56, Оп. 1, Д. 1161, Л. 147 — 155), однако когда Молотов отчитался за первую беседу с Риббентропом 12 ноября 1940 г., Иосиф Виссарионович сделал соратнику небольшой «втык» следующего содержания: «В твоей шифровке о беседе с Риббентропом есть одно неточное выражение насчет исчерпания соглашения с Германией, за исключением вопроса о Финляндии. Это выражение неточное. Следовало бы сказать, что исчерпан протокол к договору о ненападении, а не соглашение, ибо выражение «исчерпание соглашения» немцы могут понять как исчерпание договора о ненападении, что, конечно, было бы неправильно...» (АВП РФ, Ф. 059, Оп. 1, П. 339, Д. 2315, Л.. 16 — 17). Как понимать этот разнобой? Уж кто-кто, но Сталин всегда был предельно точен и аккуратен в своих формулировках. И как же он в одном случае использовал термин «соглашение», а в другом — «протокол» (заметьте, попутно, что слово «секретный» не использовано) и все по одному и тому же вопросу?! Что это должно означать? Что кто-то «доработал» за Сталина текст этой шифровки, втиснув туда слово «протокол»?! К тому же обратите внимание на то обстоятельство, что часть документов, относящихся к визиту Молотова в Германию, находится в Архиве Президента РФ, а часть — в Архиве внешней политики, хотя по определению материалы этого визита должны были быть сконцентрированы в «Особой папке».

IX. Однако вернемся к протоколу от 10 января 1941 г. Если вы пришли к выводу, что, например, хотя бы с этим протоколом от 10 января 1941 г. все в порядке, то, увы, должен вас разочаровать. И весьма сильно. Дело в том, что у этого протокола два разнящихся между собой варианта текста. Но прежде чем привести сравнительную таблицу, хотелось бы обратить внимание на следующее. Создание этого протокола имело достаточно длинную по тем временам историю. Переговоры на этот счет начались еще 13 июля 1940 г. Исходная позиция, от которой отталкивались стороны во время этих переговоров — якобы «секретный дополнительный протокол» от 28 сентября 1939 г. со всеми его уже проанализированными «специфическими особенностями». Так вот, если исходная «печка» якобы называлась именно так, то почему с того момента, как начались переговоры, приведшие к подписанию секретного протокола от 10 января 1941 г., в беседах Молотова с германским послом и нотах НКИД употреблялся совершенно иной термин — «Протокол», либо — всего лишь один раз — «Специальный протокол». Но никак не «Секретный Дополнительный Протокол». Это четко зафиксировано в записях бесед наркома иностранных дел СССР В. М. Молотова с послом Германии в СССР Шуленбургом от 13 июля 1940 г. — АВП СССР, Ф. 06. Оп. 2. Д. 14, Л. 126 — 127, от 17 июля 1940 г. — АВП СССР, Ф. 06. Оп. 2, П. 2. Д. 14, 128, в переданной Шуленбургу 17 июля 1940 г. справке «О численном и национальном составе территории Литвы, о которой сделана оговорка в Протоколе от 28 сентября 1939 г.» — АВП СССР, Ф. 06. Оп. 2. П. 2. Д. 14. Л. 131 (кстати, обратите внимание, что просто «протокол» фигурирует непосредственно в названии справки), в записи беседы Молотова и Шуленбурга от 12 августа 1940 г., во время которой интересующий нас документ был упомянут всего лишь как «специальный протокол» — АВП СССР, Ф. 06. Оп. 2. П. 2. Д. 15. Л. 44, в переданной тогда же Шуленбургу памятной записке — АВП СССР, Ф. 06. Оп. 2. П. 2. Д. 17. Л. 49 — 51 (в этом документе опять просто «протокол»), в записи беседы тех же лиц 23 августа 1940 г. — АВП СССР, Ф. 06. Оп. 2. П. 2. Д. 15. Л. 95 — 99. Так вот кто бы объяснил вразумительно, на какой же документ ссылались обе стороны в тет-а-тет разговоре между собой?! И как этот документ назывался в действительности — «секретный дополнительный протокол» от 28 сентября 1939 г. или же все-таки «протокол» от 28 сентября 1939 г., а, быть может, «специальный протокол» от 28 сентября 1939 г.?! Понимаете ли, в чем дело-то?! Обе стороны в переговорах — исключительно грамотные, абсолютно здоровые, не страдающие провалами памяти и находящиеся при полном здравии ума и памяти люди. Причем один из них — председатель Совета народных комиссаров СССР (Совет Министров) и одновременно народный комиссар иностранных дел СССР В. М. Молотов, отличавшийся потрясающей педантичностью и аккуратизмом, великолепной памятью, которую он сохранил до последних дней своей жизни. Другой — опытнейший германский дипломат и разведчик В. фон дер Шуленбург. И тем не менее обе стороны в разговорах тет-а-тет используют совершенно не то название документа, который они не так давно подписали! Вот как такое может быть?! Дипломаты столь высоких рангов отличаются прежде всего исключительной точностью во всех формулировках, в упоминании названий тех или иных документов. Ибо любая неточность запросто приведет либо к двойственному толкованию, либо, что еще хуже, к искаженному толкованию! Как же могла получиться такая «пересортица» в названии одного и того же документа!? А ведь этим документом, к слову сказать, определялась граница между двумя государствами!