Читать книгу "Столетняя война. Великое и славное приключение - Гордон Корриган"

Эдуард Плантагенет, принц Уэльский, он же Черный Принц, во многих отношениях загадочная фигура. Мы даже не уверены в происхождении его прозвища. Викторианцы полагали, что назвали его так из-за черных доспехов, в этот цвет они окрасили и погребальный памятник в Кентерберийском соборе (позднее гробнице вернули первоначальный вид – сталь и позолоту). Было и другое объяснение, французское, доказывающее, как ненавидели этого человека. Судя по современным описаниям и картинам, а также скульптурному портрету на гробнице, он был высоким, хорошо сложенным и красивым, с удлиненным лицом Плантагенетов. Как и многие аристократы того времени, увлекался турнирами и рыцарскими поединками. С тринадцати лет сопровождал своего отца в походах; нет сомнений в его личной храбрости, что он доказал при Креси. Принц благородно вел себя по отношению к другим, даже к врагам. Он продемонстрировал это, когда почтил мертвого короля Иоанна Богемского, – в качестве личной эмблемы взял себе его страусиное перо[52]. Человеком он был религиозным и верил искренне и глубоко. Из перечней пожертвований, а также оружия и серебра – подарков друзьям, которые хорошо ему служили, – мы знаем, что принц был щедр. По крайней мере, в ранние годы он мало извлекал личной выгоды из выкупов за пленных, часто раздавал деньги товарищам и слугам. После того как стал самостоятельным, без поддержки отца, принц проявил себя отличным тактиком и природным лидером, но при этом всегда прислушивался к подчиненным, у которых было больше боевого опыта. С другой стороны, у него была репутация жесткого лендлорда, и жители земель, из которых он извлекал главные доходы – Уэльса, Корнуолла, Чешира и Аквитании, – жаловались на высокие налоги, хотя шли они главным образом на военные кампании, а не на личные удовольствия.

Кто-то считал принца холодным и нелюдимым, но такое поведение можно объяснить выборочным отношением Эдуарда к людям: он предпочитал компанию тех, кого знал и кому доверял. В политическом отношении он бывал наивен, в интригах безнадежен, часто соглашался на меньшее, чем мог бы получить при более искушенных переговорах. С современной точки зрения поведение его во время кампаний выглядит преступным: поджоги, уничтожение городов, посевов, но в те времена все поступали так на вражеской территории. Делали это не из страсти к уничтожению, а из желания вынудить противника дать бой и одновременно доказать населению, что правитель не способен его защитить. Вердикт истории (во всяком случае, британской) в целом таков: принц Эдуард был великим солдатом, великим англичанином, а потому достоин занимать место в британском пантеоне.

Следует отметить, что молодой Эдуард продемонстрировал большую уверенность в себе и в своих людях. Он рассчитал, что его конница легко обгонит тяжеловесную французскую армию, а потому двинулся вдоль русла реки Шер к Роморантену на Луаре, чтобы взять город в осаду. Оставить позади себя вражеский гарнизон принц не мог, к тому же надеялся, что французы попытаются освободить город, и тогда он навяжет им бой. Если Иоанн не заглотит наживку, то Эдуард по крайней мере возьмет город и уйдет, прежде чем французы успеют вмешаться. На покорение Роморантена ушло пять дней. Когда рухнули стены и крепость охватило огнем, город был вынужден сдаться, однако французы так и не предприняли попытки снять осаду. Много времени англичане потеряли на переправу через Луару в районе Тура, хотя, возможно, остановка была продиктована надеждой на то, что войско Ланкастера соединится наконец-то с войском принца.

Французы уничтожили все мосты через Луару – от Тура и далее к северо-востоку, до Блуа. В результате 11 сентября, так и не найдя переправу и не встретившись с герцогом Ланкастером, принц не спеша двинулся на юг, к английской базе в Бордо. Был ли он слишком уверен в себе или хотел вынудить французов последовать за ним, неизвестно. Имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства указывают на последнее, но, может, верно и то и другое. На самом деле французская армия оказалась гораздо ближе, чем думали как сам Черный Принц, так и Иоанн. Когда англичане добрались до Шательро, а французы – до Лаэ, они уже шли параллельно друг другу. Сражения хотели оба командующих: Черный Принц собирался нанести решающий удар, потому что, как выразился хронист ле Бейкер, «он желал битвы ради мира, который обычно за этим следует», а Иоанн жаждал вступить в бой, потому что не мог успокоить народ дальнейшими отсрочками. Французы двигались быстрее, чем кто-либо от них ожидал, и 15 сентября добрались до восточного берега реки Вьенн в Шовиньи. Оттуда французы намеревались идти на запад, к Пуатье, чтобы отрезать англичан от Бордо. Эдуарда ничуть не встревожили донесения разведывательных патрулей. Французы наконец-то решились дать бой, и принц готов был удовлетворить их желание. Английский обоз с награбленной добычей отошел к западу, чтобы не мешать продвижению армии.

17 сентября сильные английские патрули под командованием гасконских рыцарей д’Обрикура и Гистеля нанесли первые удары по французскому арьергарду, что дало преимущество англичанам. Разведчики обеих армий тоже ненадолго схлестнулись. Англичане попытались перехватить французов, переправлявшихся через Вьенн, однако запоздали. Французская армия заняла позицию на плато к юго-востоку от Пуатье, а английское войско расположилось с южной стороны. Следующий день был воскресный. Английская армия до рассвета искала позицию, удобную для сражения, и остановилась возле Нуайе-Мопертюи, примерно в четырех милях к юго-востоку от Пуатье.

По инициативе Перигора день прошел в переговорах – кардинал носился туда-сюда, пытаясь уговорить противников прийти к соглашению и избежать битвы. Наконец принц Эдуард согласился на встречу. С французской стороны присутствовали два архиепископа, граф Танкарвиль (в Кане он попал в плен, но был выкуплен за 6000 фунтов) и три других аристократа; английскую сторону представляли графы Уорик и Саффолк и старшие командиры, в том числе Одли, Чендос и сэр Бартоломью Бургхерш. Бургхерш также сделал себе имя на войне, хотя по сравнению с другими начинал с более удобной позиции. Он был внучатым племянником лорда Бадлсмера, жена которого в 1322 году отказала в гостеприимстве королеве Изабелле в замке Лидс, а после вторжения оскорбленной Изабеллы и Мортимера семья потеряла свое имение, но через какое-то время обрела его снова. На момент государственного переворота Эдуарда III они снова ненадолго потеряли замок, однако в конце концов восстановили свои права. Отец Бургхерша – первый лорд Бургхерш – нажил много денег (относительно честным путем). Тем не менее сын его, будучи первоклассным военным, добился своего положения сам: он принимал участие в большинстве сражений Эдуарда III и Черного Принца и стал одним из первых рыцарей ордена Подвязки.

Трудно сказать, на что рассчитывала каждая сторона, соглашаясь на переговоры. Неясно также, хотели ли они прийти к мирному соглашению. Речь шла о пленных, находившихся в руках англичан: французы требовали их возвращения, а англичане настаивали на том, что любое соглашение должно быть ратифицировано королем. Ни одно условие не являлось приемлемым, а когда французы сказали, что вопрос может быть разрешен с помощью рыцарского поединка – по сто человек с каждой стороны, – граф Уорик не согласился, заявив, что решить дело должно только сражение между двумя армиями. Даже если французам можно поверить в том, что они сдержат свое слово, англичане не хотели терять преимущество: они знали, что их тактика – использование лучников и спешившихся всадников, вступивших в единоборство, – принесет успех, а в рыцарском поединке они могли бы и потерпеть поражение. Иоанн все еще склонялся к компромиссу, однако сдался перед риторикой двух человек – Уильяма Дугласа и епископа Шалона. Во французской армии Дуглас командовал отрядом из двухсот шотландцев. Точно неизвестно, кто такой был этот Дуглас: у шотландцев, к сожалению, мало фамилий, и они используют лишь несколько христианских имен. Во всяком случае, это был не тот Уильям Дуглас, лорд Лиддесдейл, что все еще томился в Тауэре. Этот Дуглас и в самом деле воевал с англичанами. Сейчас он внушал Иоанну, что Черному Принцу верить нельзя: он может согласиться на что угодно, а сам по-прежнему будет грабить французские земли, так что лучше разделаться с ним немедленно, а не ждать, когда у него будут выигрышные условия. Епископ говорил о стыде и позоре, которые навлекли на короля Франции английские вылазки; к тому же, добавил он, у англичан подходят к концу припасы, они отрезаны от своей базы, да и в численности их войско многократно уступает французской армии. Иоанна он убедил, переговоры прервались, поведение Перигора только усилило подозрения англичан относительно папских миротворцев. Французы вызвали подкрепление – призвали в свои ряды еще тысячу тяжеловооруженных воинов.