Читать книгу "Смерть на винограднике - Мэри Лу Лонгворт"

Марин поняла: ее наказывают за встречи с Антуаном и за то, что она отвергла ухаживания Блэ. Но, как справедливо заметил Эрик, раньше Верлак действительно не давал ей таких поручений. Она поблагодарила Блэ, встала, на этот раз при прощании пожав ему руку, и быстро вышла из кабинета. На лестнице она позвонила Верлаку.

– Привет, это я. Насколько быстро ты сможешь приехать в контору Эрика Блэ?

– Примерно через две минуты, – ответил Верлак. – Я вижу ее из окна.

– Он не сказал мне, зачем к нему приходила мадам Даррас, упомянул только, что в связи с ее завещанием.

– Скоро буду.

– Тебе ведь как судебному следователю не нужен ордер, правильно?

– Да. Только мой жетон.

Она отключилась и села на ступеньку – на удивление холодную, несмотря на теплый сентябрьский день. Вынув тощий томик воспоминаний Симоны де Бовуар, она принялась было читать, но через несколько строк отвлеклась, задумалась о своем и отложила книгу. До нее дошло, что она только что рассказала Эрику Блэ о своем здоровье больше, чем человеку, с которым встречалась, – по крайней мере больше, чем до вчерашнего ужина. Может, ей хотелось, чтобы Антуан Верлак считал ее здоровой и полной сил? И она опасалась, что, заболев, не дождется от него поддержки? Или же все дело в том, что Эрика Блэ она знала с детства и ей, как и всему Эксу – по крайней мере ее друзьям и знакомым, – было известно, что Блэ недавно ухаживал за пожилым отцом, долго и мучительно умиравшим от рака?

Верлак приехал через две минуты, как и обещал, и взбежал по лестнице.

– Проводи меня к нему, – попросил он, поцеловав Марин.

Они вошли в контору, прервав увлеченных разговором секретаря и Блэ.

– Добрый день, мэтр Блэ. – Верлак прошел через приемную, чтобы пожать адвокату руку. – Я Антуан Верлак, судебный следователь Экс-ан-Прованса. У вас найдется минута?

Блэ жестом пригласил Верлака и Марин к себе в кабинет и закрыл за ними дверь. Верлак вынул свой жетон и продемонстрировал адвокату. Как требовали правила, адвокат положил его на стол.

– Вы хотите знать, какие изменения мадам Даррас внесла в свое завещание?

– Да, будьте добры, – кивнул Верлак.

– Изменения мадам Даррас касались ее частного завещания, – пояснила Марин. – У нее было собственное состояние, доставшееся от Обанелей.

Из деревянного картотечного шкафа вековой давности, явно приобретенного вместе со столом, Блэ вынул папку и положил ее на стол, рядом с жетоном Верлака. Потом открыл папку на странице с текстом, отпечатанным на пишущей машинке под логотипом его конторы.

Верлак подался вперед и надел очки для чтения.

– В чем суть изменений? – спросил он, пробегая документ глазами. – Если не ошибаюсь, она завещала свое состояние, то есть восемьсот девяносто тысяч евро… э-э… – Он склонился над столом, чтобы лучше видеть, прочитал написанное, а потом снял очки и перевел взгляд на Блэ. – Обществу борьбы с жестоким обращением с животными?

Блэ кивнул.

– А кто был ее наследником, пока она не изменила завещание? – спросила Марин.

– Ее племянник, – ответил Блэ. – Кристоф Шазо.

Глава 18

Верлак подозревает друга

– Ты болван! – кричал Фабрис в телефон. – Никогда не думал, что скажу тебе такое, Антуан, но ты полный идиот! Кристоф только что звонил мне, сказал, что прокурор задал ему жару.

– Сожалею, Фабрис, – ответил Верлак, – но в пятницу вечером была убита тетя Кристофа, а за несколько дней до этого она лишила его наследства.

– В пятницу вечером он был с нами! Ты что, не помнишь?

– Он мог успеть съездить в Ронь, – возразил Верлак. – Еще до вечеринки.

– Откуда он мог узнать, что его лишили наследства? – не унимался Фабрис. – А? А ну-ка, ответь!

– Мадам Даррас позвонила матери Кристофа, своей сестре Натали, и сама ей сказала. Сегодня это подтвердил месье Даррас.

Несколько секунд Фабрис молчал.

– Это в лучшем случае косвенные свидетельства. И за это ты его арестовал?

– Не арестовал, Фабрис, – объяснил Верлак, – а всего лишь вызвал на допрос. Он уже дома.

– Теперь ему паршиво как никогда. Молодец.

Верлак не стал рассказывать Фабрису, что, пока он допрашивал Кристофа, офицеры Фламан и Шельфер на стоянке брали пробы грязи с шин принадлежавшего Шазо новенького внедорожника «Порше».

– Обиднее всего то, что у него нет алиби на вечер пятницы с того момента, как он уехал с работы в половине шестого, до того, как приехал на ужин клуба любителей сигар в восемь, – сказал Верлак.

– Я тоже не уверен, что у меня есть алиби на эти часы! – закричал Фабрис в трубку. – Значит, и я убийца?

– Не смеши.

– Ты нарушаешь принципы братства! Мы из одного клуба!

– «О нас, о нас, о горсточке счастливцев, братьев…»[31]

– О чем ты вообще говоришь? Кто счастливец – бедняга Кристоф? Слушай, Антуан, я отключаюсь, но советую всерьез задуматься о том, что ты натворил. Пока.

Завершив неприятный разговор, Верлак уронил голову на сложенные руки. В дверь постучали.

– Войдите, – ответил Верлак, не поднимая головы.

– О, извините, шеф, – смутился Жюль Шельфер. – Мне зайти попозже?

– Нет-нет. В чем дело? – Верлак выпрямился.

– В ту ночь шел дождь, так что машина месье Шазо довольно чистая…

– Merde.

– Но изнутри к одному колесу присохло немного грязи, и нам удалось ее соскрести. Она уже в лаборатории.

– Прекрасно, – кивнул Верлак. – Будем надеяться, что она не с виноградника.

– Что, простите?

– Кристоф Шазо – один из моих друзей.

– А-а, ясно. Неловко, наверное.

– Это еще слабо сказано. Вы комиссара поблизости не видели?

– Видел, он у себя за столом.

– Вы не попросите его зайти сюда вместе с Фламаном? Вы тоже возвращайтесь.

– Конечно, шеф.

Через несколько минут все трое были в кабинете Верлака.

– Прошу вас, скажите, что между мадемуазель Дюран и мадемуазель Монмори есть хоть какая-нибудь связь! – взмолился Верлак.

– Никакой, – ответил Полик. – Мы проверили все, что только смогли придумать, – от парикмахеров до дантистов.

– Продолжайте проверять каждую мелочь, – распорядился Верлак. – А я встречусь с бывшей хозяйкой Жизель Дюран, владелицей магазина одежды. Она работает в Эксе, мы встречаемся в кафе через… – он взглянул на часы, – …пять минут. Держите меня в курсе, если найдете что-нибудь, а завтра увидимся здесь, у меня, ровно в девять.