Читать книгу "Григорий Распутин - Алексей Варламов"

Что нового, неизвестного людям, знакомым с святоотеческою литературою, сказал Распутин? Ничего!

Он говорил о том, что "начало премудрости – страх Божий", что "смирение и без дел спасение", о том, что "гордым Бог противится, а смиренным дает благодать" – говорил, словом, о наиболее известных каждому христианину истинах; но он облек эти теоретические положения в такую форму, какая допускала их опытное применение, указывала на конкретные действия, а не в форму философских туманов, со ссылками на цитаты евангелистов или апостольские послания.

Я слышал много разных проповедей, очень содержательных и глубоких; но ни одна из них не сохранилась в моей памяти; речь же Распутина, произнесенную 15 лет тому назад, помню и до сих пор и даже пользуюсь ею для возгревания своего личного религиозного настроения.

В его умении популяризировать Божественные истины, умении, несомненно предполагавшем известный духовный опыт, и заключался секрет его влияния на массы. И неудивительно, если истерические женщины, подобные О. Лохтиной, склонные к религиозному экстазу, считали его святым».

Примечательно, что ни апологеты Распутина, ни его разоблачители не склонны широко цитировать этот фрагмент жеваховских мемуаров, ибо Распутин здесь не укладывается ни в одну из жестких схем, каковые обыкновенно предлагают читателю. Он и не святой, и не колдун-экстрасенс, и не инфернальный злодей, и не сексуальный монстр. Он именно тот человек, каким предстает в известной телеграмме, позднее посланной им епископу Варнаве: «Милой, дорогой, приехать не могу, плачут мои дуры, не пущают».

Такой старец мало устраивает тех, кто зовет его оклеветанным, ищет канонизации и самым высоким авторитетом в духовной оценке Распутина называет святого Иоанна Кронштадтского, смело выстраивая свой ряд русских святых последнего века нашей монархии: преподобный Серафим – праведный Иоанн Кронштадтский – мученик Григорий Новый.

Возможно, с точки зрения богоискательства, то есть учения не ортодоксального, какая-то связь тут есть. Во всяком случае о Серафиме Саровском и Григории Распутине, уже после убийства последнего, написал Д. С. Мережковский, человек от православия далекий, но то и дело о нем рассуждавший:

«Для Серафима революция – конец самодержавия – есть конец православия, а конец православия – конец Mipa, пришествие Антихриста.

Вот отчего светлое лицо его померкло и все больше меркнет, темнеет, чернеет, становится лицом "черных сотен", лицом Гришки Распутина.

От Серафима к Распутину – таков путь самодержавия и путь православия, потому что самодержавие с православием на этом пути неразрывно связаны: "Другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь". Не страшна связь Николая с Распутиным, но воистину страшна связь его с Серафимом, последнего царя с последним святым. Распутин – весь ложь; Серафим – весь или как будто весь истина. Гришкин пепел развеян по ветру; Серафимовы мощи нетленны. Легко сказать: Гришке – анафема; по Серафиму не скажешь. Св. Серафим – душа "Святой Руси". Его проклясть – душу свою проклясть?

Православие не может отречься от своей последней, предельной серафимовой святости, а Серафим не может отречься от самодержавия. Царь – "помазанник Божий", царь от Бога – от Христа; революция – против царя, против Христа; революция – Антихрист.

Таково отношение русской религии (если православие есть русская религия по преимуществу) к революции».

Эта весьма умозрительная точка зрения была высказана Мережковским в очень напряженное время весны 1917 года, когда мало кто мог предполагать, что Государь примет мученическую кончину и много лет спустя будет причислен к лику святых, как был причислен в годы его царствования Серафим Саровский, и связь их окажется совсем не страшна, а, напротив, свята. Но Григорий Распутин-Новый к ней никакого отношения не имеет. Что касается личностей сибирского странника и Кронштадтского пастыря, то и здесь скорее можно говорить о глубоком различии, нежели сходстве, хотя идея сходства и даже некоторого преемства выдвигалась не раз.

В воспоминаниях Матрены Распутиной ее отец – верный последователь и ученик кронштадтского священника.

«В 1904 г., два года спустя паломничества в Киев, он предпринял путешествие в Петербург, осуществив тем самым свою давнюю мечту увидеть праведного отца Иоанна Кронштадтского.

Прибыв в столицу, он дождался первого праздничного дня и с посохом в руке, с котомкой за плечами, пришел на службу в Кронштадтский собор. Собор был полон хорошо одетых людей; и причастники, принадлежавшие к высшему свету Петербурга, тотчас выделялись своими нарядами. Мой отец в своей крестьянской одежде стал позади всего народа. В конце Литургии, когда диакон, держа в руках Св. Чашу, торжественно возгласил: "Со страхом Божиим и верою приступите", – Иоанн Кронштадтский, который в этот момент выходил из ризницы, остановился и, обращаясь к моему отцу, пригласил его подойти к принятию Св. Тайн. Все присутствующие в изумлении смотрели на смиренного странника. Несколько дней спустя отец мой был принят Иоанном для личной беседы и он, как и Макарий, подтвердил ему, что он "избранник Божий", отмеченный необычным жребием.

Эта встреча весьма впечатлила моего отца, который часто говорил о ней впоследствии. Горизонт его жизни расширился. Благодаря покровительству Батюшки, столь популярного в России, он заинтересовал многочисленных поклонников Иоанна, которые искали с ним встречи».

В другом варианте воспоминаний Матрены говорится:

«В то время в С.-Петербурге был человек, почитаемый за святость по всей России: отец Иоанн Кронштадтский. Отец мой, часто слышавший о нем от старцев или монахов разных монастырей, решил пойти и спросить совета у этого человека, который, быть может, помог бы ему найти Правду. Он пешком отправился в столицу, пришел в собор, где служил Иоанн Кронштадтский, исповедовался праведнику среди толпы кающихся и затем стоял на Литургии. В тот момент, когда преподавалось Св. Причастие и благословение, о. Иоанн, к общему изумлению толпы, подозвал моего отца, стоявшего в приделе собора. Он сначала благословил его, а затем сам попросил у него благословения, которое мой отец ему дал. Кем был этот простой человек с мужицкой бородой, одетый чуть не в лохмотья, но принятый Иоанном Кронштадтским, идущий сквозь толпу с видом решительным и бесстрашным, с глазами, сияющими внутренним огнем? Казалось, он не замечал массы народа, расступившейся перед ним.

Этот случай возбудил любопытство и сплетни толпы; и распространился слух, что найден новый "человек Божий".

Иоанн Кронштадтский, без сомнения, впечатленный верой, умом и искренностью этого сибирского крестьянина, пригласил его повидаться лично, объявив ему, что он – один из "избранников Божиих" и представив его кругу друзей и поклонников, окружавших этого святого человека».

И все же никаких объективных документальных свидетельств о знакомстве и уж тем более о дружбе Распутина и Иоанна Кронштадтского не существует за исключением показаний Анны Александровны Вырубовой на следствии 1917 года:

«Председатель: Чем же вы его (Распутина. – А. В.) считали – пророком, святым, Богом?