Читать книгу "Бусый волк. Берестяная книга - Мария Семенова"

Нехорошо улыбнувшись, Мавут ушёл от очередного тычка и резко ударил навстречу сам.

В действительности удара даже и не было, Мавут лишь рукой взмахнул, но с такой силой внутренней угрозы, что парень, спасаясь, отвернул в сторону, забыл про копьё, спрятал голову в плечи…

И тут же рухнул наземь со сломанной шеей…

Когда Владыка прекратил урок, в живых оставалась едва половина нападающих. Зато — лучшая половина. Прошедшая испытание, которое враз изменило внутреннюю сущность учеников. Они вышли из этого боя совсем другими людьми. Способными достойно завершить начатый удар, невзирая ни на что. Даже на выбитый глаз или сломанное колено. Эти были бойцами, хотя пока неумелыми.

Умение — что, оно к ним придёт.

И раны заживут быстро…

А наука сегодняшняя — до смерти не позабудется.

Идя к своему шатру, Мавут сладко потянулся на ходу, погладил усы.

А ведь не так уж всё плохо! Он силён и умеет превращать свои поражения в победы. И пусть Змеёныш отскочил от вшивой деревни, как горошина от стены, да при этом ещё и сгубил целый отряд, — плевать. У Владыки много толковых учеников, а мальчишка в итоге явился к нему сам. Да ещё и принёс с собой камень, начинённый тайнами силы.

Мавут такие тайны любил…

А веннов он на земле поубавит. Если не сейчас, так потом. Когда обретёт два всемогущих крыла. Ему тогда и Змей не понадобится. Что Змей — всемогущему? Щелчком пришибить…

Ощущая сладкую близость новой победы, Владыка растянулся на вышитом войлоке, привычно велел себе проснуться перед закатом и сразу заснул.

СОЗДАТЕЛИ НЕБЫВАЛОГО

— Дедушка Астин… Мальчишки переминались перед завалинкой, где на солнышке устроился жрец, и пихали один другого локтями. Если по уму, говорить следовало бы Твердолюбу, но речь шла о деле, которое он почитал бесполезным, и раскрывать рот не очень хотелось. А Межамиров Щенок и рад был бы сказать, тем паче о такой славной придумке, — да только куда ж ему, младшему, соваться вперёд старшего двухродного брата!

— Святы Близнецы, чтимые в трёх мирах, — улыбнулся старик.

— И Отец Их, Предвечный и Нерождённый! — в один голос отозвались ребята. Младший — открыто и весело, радуясь случаю уважить доброго гостя. Твёрд — неохотно, как будто взял в рот что-то невкусное.

Астин отложил кочедык, уже понимая, что рукодельничать ему не дадут. Минувшей зимой он всё подсаживался к веннским старикам, занятым починкой сетей, и даже показал им несколько удобных узлов, потому что никто лучше сегванов не умеет управляться с верёвками и шнурами. А вот теперь повадился плести лапти, только пока не всё получалось. «Что ж, — улыбался он, — ведь я Ученик…»

Мальчишки подошли, и Астин потрепал их по вихрам.

— Что за дело у вас, ребятушки, что мне лыко портить мешаете?

— Дедушка Астин! — запрыгал Межамиров Щенок. — Помнишь, мы листы твои по полу разметали и ты их три вечера мыкал?

— Начал уже забывать, — улыбнулся Астин. Сердиться на детей он не мог, хотя временами баловники и заслуживали.

— А давай мы их тебе по краю прочными бичевами сошьём, — с взрослой основательностью подхватил Твердолюб. — Чтобы раз и навсегда в том порядке остались, какой тебе нужен. Вот.

Сказав, он хмуро отвёл глаза, почему-то заранее уверенный, что уж кому-кому, а ему жрец свои листы не доверит.

— Твёрд на славу сделает! — затараторил меньшой. — Он с деревом и берёстой лучше всех всё умеет! А я помогу!

Астин вздохнул.

— Ну, если ты поможешь…

Твердолюб метнул на него взгляд, изготовившись обидеться, и увидел, что глаза старца смеялись.

— Яне столь зорок, как когда-то, но я не слепой, — сказал ему Ученик. — Видел, как ты прялочку ладил и дивные узоры по ней пускал… — Астин пытливо смотрел на Твердолюба. — Но ты ведь, помню, мою веру для своих Богов чуть не поношением числил…

Парень не отвёл взгляда.

— Ты же, дедушка, сам сказывал, что на твоих листах и Пращур Пёс, и Бог Грозы, и Отец Небо с Матерью Землёй памятными закорючками обозначены. А то, что ты, другой веры…

Он пожал плечами и замолчал, не зная, как продолжить.

— Солнце над нами одно, — тихо проговорил Астин. — И Небо — одно. И единая Земля всем кормилица. И что за печаль Создавшим Нас от того, как по-разному мы Их называем?

Межамиров Щенок не особенно понял, что имел в виду жрец Близнецов, но на всякий случай сказал:

— Вот мы и решили, что перед нашей Правдой будет грех твои листы не похолить.

— Ребятушки милые… — Астин неведомо почему растрогался едва не до слёз. — Несите коробку, покажу край, где сшивать, крестик на нём поставлю… И мешок мой несите, я книгу вам дам для израза, чтоб рассмотрели, как её скреплять надобно… Сможете?..

Да разве ж они взялись бы за такую работу, если б не верили, что со славой её завершат!

Двухродные братья приступили к делу неспешно. С рассветом вышли на берег Светыни, поклонились Богу Солнца, возносившемуся в чистое бескрайнее небо, попросили о милости и вразумлении. Юный Бог весело улыбнулся мальчишкам, простёршим к Нему руки с высокого речного обрыва. Благословил ласковыми лучами, пообещал тёплый день и удачу в задуманном… Души согрелись, наполнились деятельным жаром, взор стал острее, а руки обрели твёрдость.

Вернувшись в деревню, в кузню Межамира Снегиря, братья перво-наперво разложили на чистой доске заморскую книгу.

— Добрая работа, — одобрил Межамир, подошедший взглянуть, чем заняты сынишка с племянником. — Мне Горкун Синица такие показывал, но эта красивей. Ишь, даже золотом иные знаки наведены…

Рассмотрев устройство книги, мальчишки поняли: точно такую из Астиновых листов сотворить не удастся. Книга-израз была сшита из двойных страниц, сложенных пополам, а листы Ученика предстояло сшивать с одной стороны.

Делать нечего, пошли с этим к старику, обдумали затруднение вместе.

И только когда всё стало ясно, взялись за инструменты. Бережно огладили стопку драгоценных листов, выровняли края. Промазали рыбьим клеем и сжали между двумя досками. Ужасаясь собственной дерзости, провертели вдоль нужного края сквозные отверстия тонким сверлом. Примерились было уже вдевать сыромятный ремешок, но Межамир, наблюдавший за работой ребят, остановил их.

— Возьмите-ка лучше вот это…

И снял с шеи шнурок, который впервые видевшие неизменно принимали за золотую цепочку. Нарядный, узорчатого плетения, сработанный из мономатанского блестящего шёлка.