Читать книгу "Меч мертвых [= Знак Сокола ] - Андрей Константинов"

– Как не помнить…

– Так он ещё летом жаловался, налетела, мол, возле волока лихая ватага, стражей порубили, тюки с повозок похватали, такое доброе сукно не довёз…

– Смотрите, плот, – сказал Эгиль.

И правда – по чёрной воде, приближаясь к разбойничьему становищу, медленно двигался плот. Четверо крепких молодцев направляли его сквозь тяжёлую зимнюю воду, погружая шесты в снежную кашу, густо плававшую на поверхности. А посередине, привычно утвердив на скользких брёвнах тепло обутые ноги, стоял…

Харальд вскинулся на локтях:

– Он это! Одноглазый!.. С кем дрались!..

Широкая ладонь старого берсерка вдавила Харальда в снег, помогла опамятоваться. Искра же, наоборот, чуть приподнял голову, щурясь против неожиданно выглянувшего солнца.

Человек был рослый, широкоплечий, в низко нахлобученной шапке и короткой шубе, сшитой из волчьего меха. Он вправду был очень похож на одноглазого, но… Плот повернул, и он оказался к Искре почти спиной – лица не увидеть. Только блеснуло что-то на левом запястье, зажглось красно-жёлтыми огоньками…

– Не он это, – сказал Искра и зябко потёр руки в рукавицах, гоня к пальцам отступившую кровь. – У того шуба покороче была… И штаны меховые, а у этого стёганые…

– И жил – не видать, чтобы кто в гости ходил, а этого со всем почётом встречают… – проворчал Эгиль.

– Уходить надо, – сказал вдруг ижор. Охотники повернулись к нему, и Тойветту встревоженно пояснил: – Здесь, где мы, у них кладовая… Бочки под воду спущены: холодно, а не мёрзнет… Гостя принимают, сейчас за снедью придут…

И он указал на прочные жерди, в кажущемся беспорядке укреплённые между камней. Теперь, когда притихла позёмка, стало заметно, что это и в самом деле не корни и не стволы упавших деревьев, а труд человеческих рук, и в воду тянутся снабжённые узлами верёвки.

Почему разбойники устроили кладовую не рядом с жильём, а за небезопасным разводьем, осталось только гадать. Может, когда-то и здесь были мостки, да сгнили или унесло по весне? Или ключи возгоняли со дна чистую воду, свободную от торфяной мути? Или всё было проще – хранили запасы еды и хмельного питья и от собственной неумеренной жадности, и от вражьей, если вдруг кто нападёт?..

Тойветту двигал губами, еле слышно уговаривая Небесного Старика заново расшевелить так некстати улёгшуюся позёмку. Безопасная тропка, по которой они добрались сюда, вилась среди россыпи островков; молодой ижор, уязвлённый в своей гордости проводника, подвёл Искру и датчан слишком близко к разбойничьему гнезду. От торчавших изо льда камышей, способных надёжно укрыть, островок-кладовую отделяло полных двадцать шагов чистого льда. Пока летел снег, эти двадцать шагов можно было миновать невозбранно. А теперь?..

Датчан Тойветту не любил, и за дело. Случись с ними что – туда и дорога. А вот с родом боярина Твердислава Серебряные Лисы испокон веку были друзьями. Кто простит Лисёнка, если из-за него Искру покалечат или убьют?..

…Неторопливый плот тем временем причалил к берегу, и разбойник в богатой, почти по-княжески скроенной шапке поздоровался с гостем. Приезжего повели в дом; судя по всему, это был важный и значительный человек, и принимали его здесь отнюдь не впервые. Тойветту, однако, было вовсе не до того, кто и зачем натоптал дорожку к обиталищу Болдыревой ватаги. Ветер понемногу усиливался, рано или поздно позёмка разгуляется снова; но и разбойники, надо полагать, захотят наведаться в свою «кладовую», пока затишье… Как только жители острова и их гость скрылись за гулко бухнувшей дверью, ижор подал своим спутникам знак. Все четверо вскочили на резвые ноги и что было силы помчались через ледяную проплешину к спасительным тростникам.

Конечно, они не успели. Эгиль, опять бежавший последним, торопился как мог и чуть не наезжал сзади на лыжи Искре Твердятичу, но переломить злую судьбу, определённо витавшую над ними в тот день, было не в его силах. Он, пригибаясь, уже влетал за шуршащую завесу серо-жёлтых коленчатых стеблей, увенчанных засохшими метёлочками, когда позади, за разводьем, начался переполох.

Сперва погоня отстала: пока снарядились, пока переправились с острова… Но вот разбойники поставили лыжи на лёд, и новогородцы, каждый про себя, поняли – плохи дела. Своё болото Болдыревы ватажники знали если и похуже, чем Тойветту, то ненамного, и безошибочно летели той же тропой, не особенно нуждаясь в следах. Иным путём выбраться в эту сторону через Сокольи Мхи было всё равно невозможно.

Человек, стремящийся уберечь свою жизнь, способен на многое. Но провести на ногах почти всю ночь и полдня, а потом удирать от погони – свежей, не обременённой усталостью и весьма обозлённой?..

Трижды разбойники подбирались к беглецам на расстояние выстрела, но неверный, резкий, порывистый ветер мешал как следует прицелиться. Потеряв без толку несколько стрел, преследователи решили не опустошать зря тулы и для начала подобраться поближе. Они тоже видели, что настигают.

Ветер между тем понемногу обретал прежнюю силу, и позёмка вновь понеслась над снегом и льдом, всё выше вздымая белые языки. К тому времени, когда белая мгла начала смыкаться над головами, двое датчан, ижор и словенин успели миновать самую опасную часть Мхов. Позади осталась сплошная топь, впереди замаячили первые плотные кочки с растущими на них кривыми, корявыми деревцами. Однако до настоящего надёжного берега было ещё далеко. Слишком далеко. Не успеть добежать туда прежде разбойников.

– Эй, финн!.. – прохрипел Эгиль в спину ижору, всё так же неутомимо скользившему впереди. – А ну постой, что скажу!..

Одинокая сосна с большим птичьим гнездом на вершине возвышалась над колеблющимся морем снежных струй, точно путеводная веха, воздвигнутая самими Богами: не промахнёшься, не собьёшься с пути. Эгиль и Харальд медленно приближались к ней, приминая лыжами торчавшую из-под снега траву, и зыбучее белое покрывало немедленно заносило оставленные ими следы. Тойветту утверждал, что надёжная тропа в этом месте была совершенно прямой: только держи, мол, направление на сосну, и незачем бояться трясины. Так-то, оно, может, и так, но Эгиль, внезапно оставшись без провожатого, всё равно на первом же шагу покрылся липким потом, совсем иным, нежели от работы и бега.

– Это я должен был додуматься, а не ты, – сказал ему Харальд. – Если я и вправду хочу, чтобы меня называли вождём не только за мой род, но и потому, что я сам чего-нибудь стою…

Эгиль в ответ прохрипел, тыча копьём в лёд перед собой:

– Я в твоём возрасте тоже не до всего додумывался, Рагнарссон. Сумей прожить столько, сколько прожил я, и в твоей груди тоже накопится премудрость тысячи битв…

Он всё-таки настоял на том, чтобы идти первым, испытывая тропу тяжестью своего тела.

– Не в том дело, – сказал Харальд. – Ты размышлял, как сразиться и победить, а я только мечтал, чтобы Асы одолжили мне соколиное оперение – улететь от погони…

Эгиль усмехнулся в густую сивую бороду:

– Погоди хвалить меня, сын Лодброка. Пусть то, что я изловчился придумать, сперва убережёт нас от преследователей…