Читать книгу "Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь - Йенс Андерсен"

Большое издательство ждет от начинающего писателя скромности. Возможно, уже поэтому то, как Астрид Линдгрен подавала себя и свое произведение, привлекло внимание издательства «Бонниер», и 30 апреля рукопись приняли, но читали дольше обычного. Возможно, кого-то в издательстве покоробило, что неизвестная писательница называет героиню детской книги таким взрослым и скомпрометированным словом – «übermensch». Тем более в начале лета 1944-го, когда до всего мира наконец дошло, какой ужасающий генеральный план скрывается за нацистскими понятиями «Endlösung», «Lebensraum» и «Blut und Boden»[22]. Сопроводительное письмо, в конце которого Астрид выразила надежду на то, что издательство не поднимет на ноги организацию по защите детей, со временем стало интересным историко-литературным документом, поскольку в нем сама Астрид Линдгрен свидетельствует о том, что при создании «Пеппи» не обошлось без философии и психологии.

Понятие «übermensch» было центральным в философии Фридриха Ницше – происходит оно из книги «Так говорил Заратустра» (1885), но в 1930-е приглянулось национал-социалистам. Результатом стало искажение идеи Ницше о сверхчеловеке, которое Астрид Линдгрен, быть может, и пародирует в главе о цирке, и через состязание между директором, возомнившим себя сверхчеловеком, и настоящим сверхчеловеком, то есть Пеппи Длинныйчулок, приводит к изначальному ницшеанскому пониманию сверхчеловека как непокорного, действующего под воздействием импульса существа, которое не желает быть ни господином, ни рабом, но верен собственным ценностям и, прежде всего, ставит свою силу на службу добра.

Бомба на домашнем фронте

Лето 1944-го принесло семье Линдгрен одни горести. Судьба рукописи «Пеппи» пока что была неизвестна, а на семейном отдыхе в мокром холодном Фурусунде Астрид поджидала бомба. Однажды вечером в начале июля Стуре вышел на балкон и рассказал жене, что влюблен в другую женщину, и давно. Для Астрид это стало шоком, несколько недель она пребывала в отчаянии, не в силах ничего делать. 19 июля она попыталась записать в дневник:

«Реки крови, изувеченные люди, убожество и отчаяние повсюду. И я не могу об этом думать. Меня волнуют только собственные проблемы. Я всегда пишу о последних новостях. А сейчас могу написать только одно: основы моего существования подорваны, я брошена, я замерзаю. Попробую дождаться лучших времен, но подумать только, а вдруг они не настанут! Несмотря ни на что, попытаюсь заставить себя написать о том, что происходит в мире. Русские сильно продвинулись, они уже на Балтике, которую немцы, похоже, собираются сдать. Русские стоят у границы Восточной Пруссии. В Нормандии все развивается не так быстро, но тоже есть движение. Представители финского правительства встречались с Риббентропом и еще прочнее скрепили союз с Германией. По этой причине США наконец разорвали дипломатические отношения с Финляндией. Больше ничего не помню. Я ужасно мучаюсь, так болит сердце – где взять силы ехать в город и делать вид, будто все идет по-прежнему?»

Чтение и литература – совместная радость супругов Линдгрен. Пара выписывает «Дагенс нюхетер», а на полках дома на Далагатан и на Фурусунде стоят современные и классические художественные произведения, научная литература, сказки, поэзия, юмористические сочинения в стиле шведа Факира Фальстафа и датчанина Сторма П. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

Своим благополучием брак Стуре и Астрид был обязан взаимному уважению и общим интересам супругов. Так, во всяком случае, считала Астрид, для которой буржуазная стабильность и социальная защищенность после нескольких лет одинокой, несчастной и бедной жизни матери-одиночки в разлуке с ребенком стояли на первом месте, когда в 1928 году она стала встречаться с заведующим канцелярией «К. А. К.» и подписывала свои письма Стуре словами «твоя стенографисточка». И вот муж хочет развестись. А ведь всего два месяца назад она писала родителям: «Дорогие мама и папа! Завтра у нас со Стуре тринадцатилетний юбилей, только подумайте. И ни одного худого слова!»

Ни одного худого слова не прозвучало и теперь. Только злополучное сообщение о том, что муж влюбился в другую и, как Астрид поняла позже, давно располагает ключами от квартиры, где встречается с любовницей. Если раньше мрачные размышления Астрид на страницах дневника не касались ее лично, а вращались вокруг войны и семейной жизни в целом, то сейчас ее волновало одно: неверность Стуре и возможный распад семьи. Ирония судьбы: Астрид как раз закончила писать книгу, которую собиралась отправить на конкурс книг для девочек. В книге этой выведена одна чрезвычайно счастливая, благополучная шведская семья. «О, блаженство из блаженств, когда семья собирается у камина в гостиной!» – восклицает шестнадцатилетняя героиня книги в письме своей подруге. Глянцевая картинка, которая разлетелась на мелкие кусочки в собственной жизни писательницы. Что станет с Астрид, Лассе и Карин после развода, в мирное время, когда служба в Отделе перлюстрации закончится и Астрид потеряет постоянное место работы? В квартире на Далагатан она ни при каких обстоятельствах жить не сможет, а мечты о писательской жизни, которые ее все больше занимали, так и останутся мечтами, если она окажется одна с двумя детьми.

В начале августа 1944 года Линдгрен вернулась в Стокгольм одна. Дети и домработница Линнеа остались за городом, где был Стуре – неизвестно, и Астрид вынула свой дневник и попыталась упорядочить последние события мировой политики. Но память и внимание ее подводили. Она не могла писать о «большом», война внезапно стала тенью где-то на заднем плане, весь передний план заполнила личная трагедия:

«Одна с отчаянной горечью в сердце на Далагатан, Карин на Солё, Лассе в Нэсе, Линнеа в отпуске, Стуре? Многое случилось, но я не в состоянии об этом писать. Даже такая примечательная вещь, как покушение на Гитлера, меня не интересует. А сегодня в газетах пишут, что финское правительство Рюти – Линкомиеса ушло в отставку. Ну да, верно, Рюти был президентом. А теперь вместо него Маннергейм. Новое правительство, конечно, попытается заключить мир с Россией. „Турция порывает с Германией“, – написано в вечерних листках. Так что все может рухнуть в любой момент. Как рухнуло у меня».

Одно душное воскресенье конца августа 1944 года Астрид с детьми провели в музее «Скансен» с зятем Ингваром, мужем Ингегерд, который находился в Стокгольме проездом, однако Астрид была как в тумане. Незадолго до этого она написала короткое письмо в «Бонниер» – спросила о судьбе своей рукописи, отправленной четыре месяца назад. Письмо было робким, совсем не похожим на апрельское. 21 сентября пришел наконец ожидаемый ответ от издательства. Сотрудник «Бонниер» извинялся за то, что Астрид заставили так долго ждать – рукопись прошла через множество рук, – и объяснял отказ тем, что план издания детских книг уже составлен на два года вперед. За этим неубедительным объяснением, как оказалось позже, скрывались резкие разногласия между как минимум одним консультантом, редакцией детской литературы и полномочным издателем Герардом Бонниером, который в итоге нес ответственность за издание. Как отец маленьких детей, он считал, что «Пеппи Длинныйчулок» – слишком передовая книга. В этом сам Бонниер много лет спустя признался литературоведу и писателю Улле Лундквист на званом ужине, а она, в свою очередь, поделилась его рассказом в своем послесловии к «Первой редакции „Пеппи“» в 2007 году.