Читать книгу "Грааль клана Кеннеди - Екатерина Барсова"

После разговора Маруся прошла в комнату бабушки и тщательно пересмотрела все ее бумаги и фотографии, сложенные в тумбочке в аккуратные папки. После четырехчасовых поисков она нашла фото, на котором была запечатлена группа молодых людей в каком-то московском скверике. На обороте фотографии была надпись: «Я и «партийцы». Ни даты, ни пояснений. Маруся пристально всматривалась в лица людей, но, кроме бабушки и Виолетты Сергеевны, остальные были ей незнакомы. Хотя Марусе показалось, что один молодой человек ей кого-то напоминает. Но вот кого? Было смутное чувство, что она его знает. И видела раньше. Но на Королькова-старшего человек был однозначно не похож.

Нужный дом Маруся нашла не сразу. Она кружила и кружила по дворам, ныряя то в один, то в другой, потом выныривала на улицу, прищуривалась и смотрела на номера зданий. Память молчала, хотя она думала, что должна была бы вспомнить дорогу, по которой ходила девочкой, но оказалось, что детские воспоминания имеют свои законы. Тогда она видела все другим: более ярким, нарядным и сказочным… Сейчас дома были обычными, старыми и обветшалыми, не похожими на те, что запомнились в нежном возрасте.

– Простите, – обратилась Маруся к мальчику на велосипеде, – где тут дом двадцать три?

– Вот, – махнул рукой мальчишка, не останавливаясь. – Перед вами.

Виолетта Сергеевна открыла Марусе дверь не сразу. Сначала раздались шаги – медленные, неторопливые, потом долго гремел замок, но дверь наконец распахнулась, и свет обвил золотистым столбом пожилую женщину.

Виолетта Сергеевна похудела и стояла, опираясь на палочку. У нее были седые волосы, коротко подстриженные и завитые. Светлые глаза подкрашены, на губах бледно-розовая помада. Кожа – белейшая, как утренний туман на траве. Серые брючки и голубая накидка – элегантно и вне сиюминутной моды.

– Постарела, да? – усмехнулась она. – Можешь ничего и не говорить. Все по твоим глазам вижу. Лиза свет Федоровна мне часто говорила: «Моя Руська совершенно врать не умеет. Как она жить будет, ума не приложу. Таких сразу ломают. Моментально».

– Пока жива, Виолетта Сергеевна. Как видите…

– Ванная – направо, если ты не забыла, а потом в большую комнату – к столу. Посиделки на кухне я не признаю. А вот столовые и гостиные уважаю.

В столовой ничего не изменилось: на своих местах были картины в красивых тяжелых рамах. Посередине стоял круглый стол, покрытый все той же яркой скатертью, что и в прошлые годы. На буфете – фарфоровый кот. И пузатый самовар.

– Все по-старому, – протянула Маруся. – Как и было.

– Конечно, – кивнула хозяйка. – Это молодежь любит перемены, а нам, старикам, важны традиции, чтобы все оставалось на своих местах.

Маруся села на стул с изогнутой спинкой и сказала, не глядя на Виолетту Сергеевну:

– У меня тут дело такое…

– Сначала чай. Или кофе будешь? Сейчас мода пошла – пить кофе по вечерам, – покачала она головой, поправляя накидку.

– Нет, чай. Как в старые времена, – улыбнулась Маруся.

На столе уже стояли блюдца с выпечкой, конфеты.

– Еще с детства этот самовар помню, – кивнула Маруся на буфет.

– Старинный. Мне он от деда остался. Наш род дворянский, в революцию много чего потерял, ну не об этом сейчас печаль. Вот самовар выжил. Ему сто лет в обед. Эпохальная вещь, можно сказать. Две революции пережил, войну, перестройку. Сейчас я тебе чаю налью.

– Да вы сидите, Виолетта Сергеевна. Вам, наверное, тяжело туда-сюда мотаться. Давайте я за вами сегодня поухаживаю.

– Ни-ни. Я сама. Тебе чай с чем? С сахаром, медом? Мед – липовый и цветочный. Выбирай.

– С липовым. Я уже и не помню, как он пахнет и какой на вкус.

– Закрутилась, доченька, а? – вздохнула Виолетта Сергеевна.

И от этого «доченька» предательски защипало в носу. Давно ее так никто не звал.

– Как мать-то поживает?

Маруся подтянулась. Любое упоминание о матери действовало на нее как холодный душ. Мгновенно приводило в чувство.

– У нее все хорошо. И у нее, и у Андрея, и у… Ганса. Все время меня зовут к себе, – почему-то соврала она.

Мать ее к себе не звала. Если только пару раз и несколько лет назад. Еще при жизни бабушки, как будто бы знала, что Маруся ни за что ее не оставит. А когда бабушка умерла, звать перестала. Наверное, она бы им только мешала и путалась под ногами. Мать уже давно жила своей устоявшейся жизнью и ничего не хотела менять.

– Ну и ладно. Моя Катя тоже в Европах обитает. Во Франции. Пока о возвращении не думает. Это она, – кивнула Виолетта на фотографию, стоявшую на буфете. На фото была изображена коротко стриженная рыжая девушка. – Скучаю по ней, одна она у меня осталась. Девочка моя ненаглядная. – О Марусе так давно никто не говорил, и ей вдруг стало себя ужасно жалко. – С другой стороны, хорошо, что она там. – И Виолетта внезапно замолчала.

Чай пах цветами и скошенным лугом. Мед немного пощипывал язык, потому что Виолетта Сергеевна настояла на том, что этот мед нужно попробовать на вкус. А не только – в чай. Иначе, по ее словам, толком липовый мед и не распробуешь. А мед того стоит – его поставлял один знакомый, который, в свою очередь, брал прямо у пасечника.

– Оттого мед и знатный, такого нигде не купить и не достать, – пояснила хозяйка.

– Очень вкусно, – похвалила Маруся.

– Так что тебя привело ко мне? Рассказывай!

– Я сейчас работаю в одном городе… – начала Маруся, немного помялась и продолжила: – Работа у меня там непростая. Я работаю в штабе политика, который идет на выборы мэра. Но дело не в этом. Я там познакомилась с одним человеком, и, судя по всему, он когда-то знал мою бабушку. И довольно близко, раз запомнил некоторые ее словечки и выражения. И назвал ее Лизой Федоровной. Вряд ли это просто совпадение.

– Что за человек?

– Корольков Эдуард Николаевич. На выборы, на пост мэра идет его сын, Корольков Павел Эдуардович, на которого я и работаю.

– Нет, я такого не знаю.

– Вы хорошо знали бабушку… Вы были ее единственной близкой подругой… Посмотрите на эту фотографию. Здесь вы и моя бабушка. А остальные люди? Кто они?

Виолетта Сергеевна взяла в руки фотографию и всмотрелась. Марусе показалось, что в глазах у нее что-то промелькнуло. Узнавание? Страх? Недоумение?

– Так… – протянула она, поправляя сползшую с плеча шаль. – Все это так давно было… Многое стерлось из памяти. Меня тогда еще называли «стальной бабочкой». За твердость характера. Корольков, – медленно проговорила она.

– Вы его помните?

Виолетта Сергеевна покачала головой.

– Столько воды утекло, – виновато произнесла она. – Всего и не упомнишь. Корольков… Корольков…

– Вспомните, пожалуйста, – пытливо вглядывалась в нее Маруся. – Это очень важно. Бабушка одно время преподавала в Высшей партийной школе… Может быть, там они пересекались? Ведь могли же теоретически? Могли… Он говорил о ней как о хорошей знакомой. Значит, они близко общались.