Читать книгу "Легкие шаги безумия - Полина Дашкова"

Наташа так надеялась, что на сегодняшней дискотеке Сережанаконец взглянет на нее, хоть на один танец пригласит. Мама сшила классную юбкуи блузку. Мамина подруга, тетя Тома, подарила на день рождения красивыйкулон-сердечко, он так стильно смотрится с розовой блузкой… Стрижка новая, подМирей, все сказали – очень идет, сразу лицо делается тоньше, интересней. АСереженька глядел только на Маринку.

Наташе было так грустно, так плохо, что она не замечаланичего вокруг, не слышала осторожных шагов за спиной, которые следовали за нейот самого ПТУ, ни разу не оглянулась и не увидела высокой, широкоплечей фигурымолодого мужчины в темной свободной куртке из тонкой плащевки.

Она опомнилась только тогда, когда железная рука зажала ейрот и нос. Это было на краю пустыря, у пустой стройплощадки. Вокруг ни души.Наташа даже не успела закричать.

* * *

– Хватит спать, лентяйки! – Митя распахнул дверь их номера.В руках у него был большой пакет, из которого он стал извлекать банку ссахарным песком, кипятильник, куски вчерашнего хлеба.

– Вы бы хоть постучали, сэр. – Лена села на кровати, сладкозевнула и потянулась. – Который час?

– Половина девятого. В девять пятнадцать за нами приедетбравый комсомолец, – сообщил Митя, – кофе свой доставай, будем завтракать.

– Эй, а где твоя знаменитая сгущенка? – Ольга выскользнулаиз-под одеяла и прошлепала босиком в ванную.

– Будет тебе и сгущенка. Только не сейчас. Мы же сегоднявечером уезжаем в Тобольск, а как я, по-твоему, открытую банку упакую?

– Жмот ты, братец-кролик, – сообщила Ольга уже из ванной, сзубной щеткой во рту, – иди тогда в буфет, купи чего-нибудь. Не одним же хлебомзавтракать.

– Ладно. Но чтобы к моему приходу обе были умыты, одеты икофе чтоб сварили. – Митя выставил на стол литровую жестяную кружку.

– Есть, герр генерал! – козырнула Лена. А Ольга пробормоталаиз ванной полным зубной пасты ртом:

– Ишь, командир полка, нос до потолка!

В гостиничном буфете на втором этаже народу было мало. Покабуфетчица взвешивала нарезанную колбасу, заворачивала в бумагу вареные яйца ищелкала счетами, Митя смотрел в окно.

Окно выходило на небольшую площадь перед гостиницей. Прямо увхода стояли милицейский «газик» и микроавтобус «Скорой». Митя увидел, как двасанитара выносят из гостиницы носилки, на которых лежит человек, закрытыйпростыней до подбородка.

– Случилось что-нибудь? – спросил он сдобную молодуюбуфетчицу. – Там милиция и «Скорая».

– Случилось, – тяжело вздохнула буфетчица. И тут Митязаметил, что у нее красные заплаканные глаза, а на щеках – полосы растекшейсятуши.

– Дочку одной нашей горничной нашли сегодня рано утром напустыре, – тихо всхлипнув, сказала буфетчица, – изнасиловали девочку и убили.За матерью милиция приехала, чтоб везти на опознание, а у нее сердце невыдержало. Вызвали «Скорую», вот, увозят…

– О Господи… – прошептал Митя.

– Девочке, Наташеньке, шестнадцать годков недавноисполнилось. Я ей кулончик подарила финифтевый, сердечко с розочкой, она такрадовалась. У нас ведь трудно что-то красивое купить, а девочке хочется. Мы смамой ее, Клавой-то, дружим ещё со школы. Одна она Наташеньку растила, безмужа. – Буфетчица еще раз всхлипнула, вытерла набухшие в глазах слезы рукавомбелого халата. – Месяц назад вот такой же был случай. Только девочкадетдомовская, пятнадцать лет. А милиция не чешется. Хоть всех детей у наспоубивают, им наплевать.

– Эй, Тамара Васильна, ты говори, да не заговаривайся, –послышался начальственный мужской голос из буфетного зала.

Митя оглянулся. За столиком сидел вальяжный толстячок вбелой рубашке и галстуке и пил чай из стакана в подстаканнике.

– А мне бояться нечего! – подбоченилась Тамара. – Я правдуговорю. В городе маньяк орудует, детей убивает, весной похожий случай был. Хотьбы в газетах написали, по радио объявили, чтоб люди детей своих не отпускали отсебя ни на шаг! Так нет, молчат, будто ничего не происходит. У тебя, Петрович,тоже между прочим две дочки.

– И правильно, что молчат, – авторитетно заявил Петрович, –еще не хватало панику поднимать. Милиция свое дело делает, поймают убийцу,никуда он не денется!

– Как же! – усмехнулась буфетчица. – Поймают! Он сначалавсех детей наших погубит…

– Но у тебя-то сын, а не дочка. Тебе-то что волноваться? –Петрович шумно отхлебнул чаю и вытер потную лысину носовым платком.

– Дурак ты, честное слово! – покачала головой буфетчица. –Хоть и инструктор горкома партии, а дурак! Два случая в Тобольске было, тожедевочек изнасиловал какой-то скот и убил, – обратилась она к Мите, – а всемнаплевать.

– То есть всего четыре убийства по области? – тихо спросилМитя.

– Теперь четыре. Наташенька Колоскова четвертая. С дискотекиона не вернулась, у них в восьмом ПТУ дискотека вчера была. Клава, мама ее,ждала до двух часов ночи, потом заволновалась, к соседям побежала, у них сын –однокурсник Наташин. Как узнала, что дискотека еще в половине двенадцатогокончилась, сразу в милицию. А там даже заявление принимать не хотели. Мол, двачаса – это не срок, мало ли, загуляла ваша дочь с кавалером. А утром рабочие состройки ее обнаружили…

– Ты что такой смурной? – спросила Ольга, когда Митявернулся из буфета с кульком еды. – Кофе готов, садись завтракать, через двадцатьминут комсомолец заявится.

– Здесь такой кошмар творится… – тихо произнес Митя, досталсигарету из лежавшей на столе пачки и закурил.

– Я тебе покурю натощак! – прикрикнула Ольга, отвесила братулегкий подзатыльник и, вытащив сигарету у него изо рта, загасила. – – Ну, чтоза кошмар?

Митя рассказал все, о чем узнал только что в гостиничномбуфете.

Он не успел закончить, как в дверь номера постучали. Напороге стоял комсомолец Володя, все в том же сером костюме со значком налацкане.

– Доброе утро, Володя, – вежливо поздоровалась с ним Ольга.– Кофе хотите?

– Спасибо, не откажусь, – кивнул комсомолец, – толькопо-быстрому. Там машина ждет.

Отхлебнув горячего кофе из тонкого гостиничного стакана, онкритически оглядел Лену и Ольгу, покачал головой и спросил:

– Вы по-другому одеться можете?

– А что? – удивилась Лена. – Что вас не устраивает в нашейодежде?

– У тебя слишком много ног видно, а у Ольги – пардон,конечно, – декольте большое, – ничуть не смутившись, сообщил комсомолец.