Читать книгу "Руссо туристо, облико морале - Елена Логунова"

– И это нормально, это по-нашему! – одобрил внутренний голос. – А чего резину тянуть? Ты видела, как тут аборигены веселятся? Без слез смотреть нельзя! Сядут за столик с одной кружкой пива и цедят его в час по чайной ложке, не отрывая зада от скамейки. Смеются шепотом, беседуют вполголоса, как заговорщики, и не позднее десяти вечера чинно удаляются на боковую. Тьфу!

– Еще не все спят, – сказала я в защиту местного населения, кивнув на желтый прямоугольник светящегося окна.

Свет из него падал на велосипеды, привязанные к ограде в рядок, замыкающим в котором по-прежнему сидел унылый серый пес.

– Бедненькая собаченька! – сердобольно взгрустнула я. – Все-то про тебя забыли!

Я неприязненно посмотрела на желтое окно на втором этаже аккуратного домика и уже протянула руку к звонку ближайшего велосипеда, собираясь укоризненным дребезжанием привлечь внимание безответственного хозяина псины к ее безрадостной судьбе, когда заметила в зеркальце фрагмент отражения округлой серебристой машины. Обернулась – и узрела ее в натуральном виде под жасминовым кустом на соседней улочке.

– Маленькая, кругленькая, серебристого цвета! – Забыв про собачку, я с ускорением пошла к автомобилю. – И на капоте должно быть что-то такое на палочке…

Словно в ответ на мои слова, в лунном свете блеснула серебристая кривулька на металлическом стерженьке.

– Это она! – обрадовалась я и без колебаний потянула на себя дверцу с водительской стороны.

Машина запросто могла отозваться на мое бесцеремонное прикосновение истошным воем сигнализации, но она этого не сделала. Наоборот, дверца оказалась не запертой и гостеприимно открылась. Я заглянула в салон и увидела ключик в замке зажигания.

– Вот шпана австрийская! – оглянувшись на подростковые велики, беззлобно выругалась я.

Было совершенно ясно, что случилось с нашей машиной: никто ее не угонял, просто любознательные австрийские хлопцы увидели незнакомую тачку и не удержались от маленького тест-драйва, прокатились пару кварталов. К пацанам у меня особых претензий не было, а вот тому барану, который оставил на улице машину с ключами и открытой дверцей, сразу же захотелось надавать по голове, поросшей золотым мелированным руном! С другой стороны, было приятно, что Зяма с Денисом тачку потеряли, а я нашла. В очередной раз тонкая женская интуиция восторжествовала над грубой мужской силой.

Ухмыляясь в предвкушении реакции на мое триумфальное возвращение любимого братца и любимого любимого, я села за руль, закрыла дверцу, поставила ноги на педали и повернула ключ в замке зажигания.

В следующее мгновение моей шеи чуть пониже уха коснулось что-то холодное и острое. Я вздрогнула, почувствовала укол и едва не обмочилась от страха, ощутив на щеке чужое дыхание, густо ароматизированное чесноком и перцем. Низкий гортанный голос прошептал мне в ухо:

– Дыр-быр-хыр, шнель, шнель! – или что-то вроде этого.

Слов я не поняла, но смысл команды уловила безошибочно, противиться не стала и плавно, как учил инструктор на курсах вождения, придавила педаль газа.

Серебристая машинка послушно тронулась с места и с ускорением двинулась вперед, увозя меня прочь от родных и любимых в компании незнакомого вонючего монстра.

2. Алла

Определенно, у темного Средневековья были свои преимущества: в те времена ни один уважающий себя зодчий не возвел бы между комнатами перегородки из гипсокартона. Из грубо тесанного камня или тяжелых бревен – это пожалуйста, вполне в духе эпохи. Увы, Зяма был прав: наш деревенский трактир с лучшими образцами доброго готического стиля и рядом не стоял. В соседнем номере загомонили – я сквозь сон услышала голоса и не рассердилась только потому, что они показались мне знакомыми. Во всяком случае, бархатный баритон своего любимого дизайнера я расслышала совершенно явственно.

Это было немного удивительно, потому что до сих пор я была уверена, что мы с Зямой ночуем в одной комнате. Более того – в одной постели. Так почему же его голос доносится до меня из-за гипсокартонной преграды? Что он делает в чужом номере? И с кем он это делает?

Червячок ревности, никогда не умирающий в моем сердце, быстро вырос до размеров амазонской анаконды и выбросил меня из кровати, как распрямившаяся пружина. Пошатываясь (я не очень хорошо себя чувствовала), я двинулась к выходу.

По причине некоторой разбалансированности вестибулярного аппарата перемещалась я медленнее, чем хотелось бы, и воспринимала окружающую действительность с заметным отставанием. Дверь, до которой я еще не дошла, открылась, а я не сразу поняла, что распахнул ее не мой мысленный посыл, а чья-то рука с обратной стороны. И человеческую фигуру, двигающуюся мне навстречу по волнообразной кривой, я в первый (а также во второй и в третий) момент приняла за собственное отражение в зеркальной двери шкафа-купе. Я ведь тоже на ходу вычерчивала синусоиду и держалась за голову!

Внезапное осознание своей ошибки меня буквально потрясло: «отражение», с которым я столкнулась в тесной прихожей, оказалось вполне материальным.

– Черт! – одинаково выругались мы.

Разница была только в том, что я это пропищала, а оно, вернее, он прохрипел.

– Извините! – пискнула я, моментально устыдившись обычно несвойственной мне грубости. – Прошу прощения!

Столкнувшись, мы отпрянули друг от друга, как резиновые мячики. Я ударилась о стену и рикошетом вылетела в коридор, где меня одна за другой настигли две взаимосвязанные мысли. Обе они имели характер тревожного вопроса: кто это был и что ему надо в моей комнате?

Придерживая руками гудящую голову (наклонять ее было тяжеловато), я заглянула в оставленный мною номер и в розовом свете бра, включенного чужой рукой, увидела длиннохвостого брюнета из интернациональной компании новых приятелей Инки Кузнецовой.

Склонившись над разворошенной постелью, Маня, он же Манфред, он же Фредди, тряс за плечо спящего мужчину, требуя, чтобы тот немедленно проснулся. И что особенно интересно, называл его при этом Эдиком!

– К-какой еще Эдик? – прошептала я, от волнения начав заикаться. – Это ж-же Зяма!

Меня охватило страшное подозрение. Я перестала держаться за голову и взялась за сердце. Мужчина, с которым я делила ложе, поднял над подушкой растрепанную светловолосую голову, и горестный стон сорвался с моих побелевших губ: это был не мой любимый! Не Зяма! Я спала с совершенно посторонним мужиком!

Ножки мои подкосились, я обессиленно опустилась на пол, привалилась спиной к проклятой гипсокартонной стене и спрятала пылающее лицо в дрожащих ладонях. Было так стыдно, что я готова была провалиться сквозь землю, в связи с чем вновь пожалела о том, что данный трактир – отнюдь не средневековый замок. Вдруг ужасно захотелось самозаточиться в глухом подземелье, чтобы до скончания своей нечестивой жизни часто бичевать оскверненное тело вервием и густо посыпать безмозглую голову прахом. Не знаю, как с вервием, а с прахом проблем не предвиделось: в него обратились все мои мечты и надежды, а их у меня было немало.