Читать книгу "Песни китов - Владимир Шпаков"

Потом, как водится, хлопали шампанским о борт, директор завода и сдаточный капитан толкали речи, Рогов же с коллегами, отойдя в сторонку от митингующих, прикладывались к шилу.

За добавкой послали Рогова, который безропотно исполнил роль посыльного. Стоит ли права качать? В любом случае праздник, еще неделя – и в море! Вначале Финский залив, но со временем вырвутся на простор, для такого корабля Маркизова лужа – несерьезно!

В бытовке кто-то был, поскольку из чертежной, отделенной от большой комнаты тонкой переборкой, доносились непонятные звуки. Было ощущение, что за хлипкой стеночкой возится некое существо, издающее хрипы и стоны то ли в экстазе, то ли в агонии. Переборка подрагивала, будто существо желало вырваться на свободу, и тут же пришло понимание: вот куда исчез Гусев!

По идее, полагалось открыть по-тихому тумбочку, взять приготовленную бутылку и, пятясь, покинуть бытовку. Но убегать не хотелось. В двух шагах билась и пульсировала стихия, противоположная той, где стальные «Титаны» вздымают в небо дюралюминиевых «Кашалотов»; и Рогов подчинился стихии, поплыл по ее волнам…

На время затихнув, существо вновь распалилось, завозилось, запыхтело, покрикивая:

– Еще… Еще… А-а! А-а-а!

В переборку что-то с силой ударило, зависла пауза, затем послышался плач.

– Уйдете теперь… – прорывалось сквозь всхлипы. – Надолго уйдете, я знаю! – Мужской голос возражал, а ему в ответ: – Надолго! Помню эту дурацкую «Косатку», полгода тебя не видела! Смотри, в следующий раз вернешься с испытаний, а тебя лялька ждет!

Вынимая бутылку, Рогов хлопнул дверцей тумбочки, и голоса за переборкой затихли.

– Погоди со своими ляльками… Эй, кто там?!

Рогов на цыпочках пробрался к двери и, выскользнув наружу, быстрым шагом направился к стапелю. Он даже испугался острого желания сделаться частью такого же существа, стонать, всхлипывать, хрипеть, хотя это однозначно было слабостью, чем-то не мужским…

На следующий день происходило «великое переселение» из вагончика на корабль. Уже обжитое пространство, где столько было выпито, съедено, переговорено, оголялось, становилось неуютным и чужим. Но если мужчины паковали документацию и приборы со смешками-шуточками, то Алка откровенно страдала, едва сдерживаясь, чтобы не зареветь. И ведь не сдержалась, заревела, размазывая тушь по лицу, Гусеву даже пришлось ее успокаивать.

– Заплачет рыбачка, упав ничком… – промурлыкал Жарский. – Классика жанра. На первом моем заказе, помню, два семейных союза образовалось, но здесь, увы, не получится.

– Почему? – спросил Рогов. – У них вроде…

– Гусев – отец семейства. Изменщик коварный, иначе говоря. Но как устоишь против таких глаз? Аллочка – это же оружие массового поражения, просто наш обер-монтажник узурпировал девушку.

– Ты это… – обернулся обер-монтажник. – Базарь поменьше, ладно?

– Пардон! – Жарский сделал шутовской поклон. – Владейте, никто не посягает на вашу избранницу! Тем более что завтра мы все, так сказать, уйдем в предрассветный туман…

Первый переход планировали в Кронштадт, а после окончания ходовых испытаний был намечен бросок в Балтийск, что на другом краю холодного северного моря.

4

От заводского причала «Кашалот» отваливал под бравурно-щемящее «Прощание славянки». На лицах работяг и итээров читалась грусть, кто-то даже слезу пустил – из их жизни уходило нечто уникальное, во что вложен многомесячный труд рук и мозгов, то есть корабль уносил частичку их тел и даже душ. У Рогова же настроение было приподнятое. Его мозги и тело оставались на корабле, и впереди ожидала масса интересного. Вот сейчас, положим, они тащатся на буксире, выдавая узла четыре. Темп морской черепахи, но это пока не включили наддув и не врубили маршевые двигатели. Тогда не четыре, а все сорок четыре узла можно выжать! Семьдесят четыре! Черепаха, таким образом, превращалась в торпеду, летящую над водой с немыслимой скоростью…

Дождавшись, когда причал скроется из виду, Рогов направился в ракетный отсек. Кубрики оккупировала матросня, жилые каюты заняли офицеры, а сдаточную команду разместили там, где чернела пустыми трубами РБУ (ракетно-бомбометная установка). В отсеке находился один Гусев, тоскливый и со стаканом в руках.

– Отвалили? – спросил сумрачно.

– Ага!

– Ясненько… А ты там не видел…

– Кого?

– Неважно кого. «Шило» будешь?

– Не хочется что-то…

Настроение и впрямь было такое, что поднимать его не требовалось. Рогов глазел в иллюминатор на скользящие мимо заводские корпуса, яхт-клуб, новостройки Васильевского, что вскоре сменились водной гладью залива. Добив бутылку, Гусев сунул пустую тару в одну из труб.

– Начинаем отсчет, – усмехнулся. – К финалу все эти дырки будут заполнены, поверь моему опыту.

– А как стрелять?

– Боезапас позже завезут. Тогда в этом отсеке не только бутылок – и нас не будет. – Он помолчал, затем с ожесточением проговорил: – Вот кто сказал, что баба на корабле – к несчастью?

– Это древнее поверье, – отозвался Рогов. – Но автор высказывания неизвестен.

– Мудак был этот автор. Наоборот, баба могла бы что-то человеческое сюда внести, уют создать… Разве это место для жизни?! – Он пнул дюралевую переборку. – Металлический сарай! Ты бритву с собой взял? Ах, взя-ал… Напрасно. Через неделю-другую здесь кончится вода. И электричество будет не всегда подаваться, так что лучше отпускай бороду.

– Да? – Рогов озадаченно потер подбородок. – Я подумаю…

Буксир не торопился, делая близкий Кронштадт отдаленным островом. В таком режиме половина механизмов не работала, электроника спала, а те, кто наполнял «Кашалот», были праздными пассажирами. Праздность же подвигает понятно к чему.

Вначале Рогов, Жарский и Гусев выпивали втроем, затем отсек начал наполняться гостями. Быстро устав от гвалта и дыма, Рогов вспомнил, что обязан проставить Палычу, бригадиру алмазовских монтажников. За прошедшую неделю тот дважды перевешивал по просьбе Рогова пульты и блоки, что требовало отдельной благодарности.

В поисках Палыча он поднялся в рубку, спустился в машинное отделение, однако бригадира нигде не было. Наконец знающие люди послали Рогова под второе дно:

– Палыч всегда там логово устраивает. Где именно? Вон за той дверцей лючок – в него и ныряй!

Пространство между первым и вторым дном для обитания не предназначалось, только Палыч, как всегда, клал на это с прибором. Этот седовласый угрюмый работяга чем-то напоминал отца: и характеры были схожие, и руки могли мастерить такое, что другим не снилось. Главное же, Палыч проникся к Рогову и безропотно исполнял его просьбы, что окружающих несколько удивляло.

– Приглянулся ты старику! – качал головой Жарский. – Когда «Косатку» сдавали, я неделями его упрашивал что-то сделать, а тебе, смотрю, сразу навстречу пошли!