Читать книгу "Колесо в заброшенном парке - Борис Тараканов"

Харченко тем временем ткнул пальцем в клавиатуру ноутбука. Поискав что-то на экране, он поднял глаза:

— Многие знают ноты, но лишь избранные сочиняют музыку… Обратите внимание, что пишет о Виральдини один из критиков того времени: «Виральдини… О, это безумное сочетание возвышенности, боли, насмешки, обжигающего желания, язвительного сарказма и… поистине Божественной Любви». Лучше, по-моему, и не скажешь.

— Да… — сказал Вовка, — Музыка действительно очень сильная. Особенно «Четыре эпохи» и эта… «Ликующая Руфь».

Вовка невольно вспомнил странное томление, охватившее его, когда он слушал «Ликующую Руфь» в Большом зале консерватории.

— «Руфь» — это произведение со сложной, изломанной судьбой. Оно обладает редчайшей силой воздействия. Виральдини назвал его «Пизанская оратория». Хотя в Пизе при жизни композитора она так и не была исполнена.

— Это совпало с указом о запрещении Виральдини въезжать в город?

Харченко кивнул, затем жестом подозвал официанта.

— Графин водки.

— Сколько? — спросил официант.

— Грамм… двести пятьдесят.

Официант удалился.

— Что-то мне захотелось гиннес «с прокладочкой». Знаете, что это такое?

— Приблизительно… — уклончиво ответил Стас.

— Это когда глоток пива — рюмка водки, глоток пива — рюмка водки…

Вовку откровенно передернуло. Стас же решил не показывать удивления.

— Ваше здоровье! — провозгласил новый знакомый по возвращении официанта. — Ох, хорошо! Будто ангелочек пробежался там босичком…

Стас смотрел во все глаза. Вовка отвернулся и принялся рассматривать красочные постеры на стенах зала.

— Между прочим, Виральдини чуть ли не единственный композитор, биография которого полностью выражена в его сочинениях, — сказал Харченко, громко сглотнув.

— А Моцарт? — спросил Стас.

Харченко неопределенно махнул рукой.

— У Моцарта жизнь и творчество плохо пересекались.

— То есть? — не понял Стас.

— Так и есть — писал гениально, это несомненно, но вспомните, как он жил…

— «Гуляка праздный», — подсказал Вовка, за что получил от Стаса ногой под столом.

Тем временем Харченко начало откровенно развозить. Стас и Вовка молчали. Их собеседник понял их молчание по-своему.

— Вы, наверное, не слышали о тайном шифре в партитуре «Волшебной флейты», — сказал Харченко слегка заплетающимся языком.

— Признаться, действительно не слышали… Да, Вов?

Вовка кивнул.

— Сейчас уже доказано, что в этой опере Моцарт зашифровал некое тайное знание, которым владела масонская ложа. Моцарт имел несчастье в ней состоять. За эту оперу он поплатился жизнью — братья по ложе не смогли простить ему столь оригинального способа разглашения тайны. Фактически они спровоцировали отравление.

— А что это за знание? — Вовка интуитивно почувствовал, что эта информация может оказаться очень важной, хотя и не имеет прямого отношения к Виральдини.

Харченко траурно зевнул.

— Вот это пока точно не выяснено. Ключ к расшифровке вычислили в Институте Моцарта в Зальцбурге. Но тут, представляете, из архива Института исчезли все копии прямых источников.

Вовка от неожиданности присвистнул. Но тут же смутился:

— Ой, извините…

— Ничего страшного, — Харченко редкозубо улыбнулся и откинулся на спинку стула. — Нормальная реакция… Так что картина остается весьма размытой. Пока ясно только одно, — он поднял вверх указательный палец, — в тайных шифрах красной нитью проходит тема Мироздания на фоне прямо-таки египетской мистерии.

Алексей еще налил себе из графина и выпил уже без пива.

— Но Моцарт не был оригинален. — Он вдруг резко наклонился к Вовке и Стасу и снизил голос до шепота. — Виральдини опередил его! Он многих опередил. Даже пресловутого Куперена, который впервые назвал свой опус «Багателем». Глупец! Свой первый Багатель Антонио написал в восемь лет, за три года до того, как Куперен об этом вообще подумал!

Вовка посмотрел в изрядно осоловевшие глаза и тихонько пнул Стаса под столом.

— Вы хотите сказать, что Виральдини тоже был масоном? — Стас спросил это только для того, чтобы пауза не затянулась. Похоже, в подпитии Харченко становился непредсказуемым.

— Ни в коем случае! Наоборот, он состоял в некоем тайном монашеском ордене… Правда, за все время, что я занимаюсь темой Виральдини, мне так нигде и не встретилось название этого ордена. Вот подлость, а! — Он поводил глазами по лицам Стаса и Вовки, явно ища сочувствия. — Но одно я понял наверняка — некий тайный шифр сокрыт в партитуре «Ликующей Руфи»!

Повисла пауза. Стас и Вовка переваривали услышанное, Харченко явно наслаждался произведенным впечатлением.

— Эти ноты были найдены чуть больше года назад и уже успели произвести эффект разорвавшейся бомбы.

— А где их нашли? — спросил Вовка.

— В одном забытом частном архиве. В герцогстве Роскони на севере Италии. Замок Роскони стоит особняком в предгорьях Ломбардии. Архив был вмурован в восточную стену замка, рядом с домовой церковью.

— Капеллой?

Харченко мигнул.

— Да. — Он пьяно кивнул головой. — Антонио хорошо позаботился о том, чтобы эти ноты не нашли раньше времени. А может… чтобы вообще не нашли. Но их нашли.

— Он специально их прятал?

— Конечно! Как только пошел слух, что в партитуре скрыто Тайное Знание, на нее буквально открыли охоту.

— Неужели это знание так всех интересовало?

Харченко снисходительно посмотрел на Стаса.

— Интересовало. Кто-то ляпнул, что в нотах Виральдини зашифрован рецепт вечной молодости.

— Что за чушь! — не выдержал Вовка.

Вновь повисла неловкая пауза. Харченко тщетно пытался свести разбегающиеся глаза на вовкиной переносице, Стас ожидал очередного взрыва эмоций. Вовка попытался хоть как-то исправить положение.

— Э-э… Я хотел сказать, что никогда не верил во всякие там «средства Макропулуса»…

Харченко тяжело вздохнул и опустил глаза.

— Рядом с ним была женщина… Которая имела наглость не стареть. В свои тридцать восемь она умудрялась выглядеть на двадцать два. Об этом есть документальные свидетельства.

— Да… Тогда нездоровый интерес понятен.

Статус-кво был восстановлен, и Харченко продолжил:

— Оригинал партитуры украли во время репетиции прямо с дирижерского пульта — за несколько дней до пизанской премьеры. Потом кто-то напел кардиналу Мартини, что проводить в городе концерты священника-музыканта, у которого помимо Божьего дара есть еще и любовница, — плохой пример и насмехательство над Церковью. И тот издал злополучный указ. Идиот… — Харченко сжал кулаки.