Читать книгу "Повелитель монгольского ветра - Игорь Воеводин"

– Еле вырвались из Чеки, Михаил Леонтьевич, – продолжал рассказ Носков. – Мои все так и сидят в Чрезвычайке…

Гость просил дать денег на выкуп семьи и приюта на несколько дней, пока не устроятся.

«А возни с ней, может, и немного будет, – лениво думал Рожков, краем глаза отмечая, как зарделась дама, как волнуется ее грудь. – Куда ей деваться… Отмыть, откормить, и это… Айда…»

– Что ж, господа, – сказал он, поднимаясь, – на фатеру вас сейчас же разместят, а вот с деньгами, милостивые государи, прямо и не знаю, как и быть, – нету денег-то… Так что-с, прошу пардону, но асикурировать[54]никак-с не могу-с…

Гости встали. Говоривший проситель комкал в руках шляпу из фетра, порыжелую, в пятнах.

– Hy-с, а вас, государыня, устроим-с мы отдельно-с, – не произнес – пропел Рожков и придавил пупочку звонка. – Устрой гостью нашу, Меланья, – скомандовал он вплывшей в покои девке, – а господ проводи во флигелек…

…Вечерело. Флигелек, а это оказался сарай не сарай, барак не барак, а бывшая столярная мастерская, любил когда-то Рожков мастерить, погружался во тьму. Двое мужчин расположились на кути[55], третий – на верстаке.

Картошка остывала в чугунке, на столе сиротливо стояли чайник и стаканы.

Ветер, бесприютный монгольский ветер-скиталец лез во все щели, теребил полы летних пальто беженцев, сушил их глаза.

– Эх, господа! – отставив стакан с недопитым спитым чайком (чаю щедрый хозяин отсыпал мало, и приходилось заваривать нифиля), начал адвокат. – А я ведь, господа, мальчишкой с папашей на царских обедах московских, коронационных, присутствовал! Вот жизнь была, сам себе не верю!

И несмотря на то, что собеседники никакого видимого интереса к теме не высказали, рассказчик продолжал:

– Вот, к примеру, меню обеда обычного, так сказать, партикулярного: суп раковый с пирожками, дикая коза, котлет ки-с куриные, заливное, какое же заливное-то подавали? Дай бог памяти…

– С судаков, поди? – подсказал было Носков.

– С ершей! С ершей, судари вы мои, чтоб мне пропасть!

– Да, навар с ерша богатый, – уважительно отозвался Носков. – Да-c… Значит, потом дичь на жаркое, да салаты, да горох стручковый, да мороженое…

– А вы, стало быть, и коронацию помните?

– Вот смешное ведь дело! Коронацию не помню, а обеды, меню их, на всю жизнь в память врезались… Батюшка-то мой из немцев, изволите видеть, хоть и обрусевших, но на кухню внимания не обращал, бутерброды да яишня, а у меня-то глаза и разбежались, даром что мал, да удал…

Смеркалось.

Налив еще чайку, адвокат продолжал:

– А вот что не меня, мальчишку, потрясло… Да меня там и быть не могло, батюшка домой программку принес, сановники даже поражены этакой роскошью были!.. Так это обед в самый день коронации, для членов Царствующего дома да правительства…

– А ваш-то батюшка, позвольте спросить, каким боком там оказался?

– В охранном-с отделении служил, революционеров вылавливал, да, видать, не всех поймал… Так вот, господа, помирать буду, тот обед не забуду, хоть сам и не едал, и не видал… Значит, перво-наперво на специальных столах были собраны все закуски русские, которые только из истории известны, 160 блюд, господа! А обедавших было ровно 150 персон… Затем само меню шло: копченые рыбы да соленые – семужка, лососинушка, осетринка, белужка, севрюжка, нельмушка, белорыбица, сиги, сиги, господа! По полпуда каждый… Да сельди, сельди, сосьвинская сельдь да жупановская, да залом, да омуль байкальский, да муксун – это, господа, из солидных рыб, царских. А уж корюшек ленских да ряпушек ладожских и не считал никто, так-то…

– Ну а за рыбой? – сглотнув слюну, спросил Носков.

– Да, вот тут-то чудеса и начинаются. Значит, икорка черная зернистая, паюсная, само собой, и впервые, впервые-с, господа, осетровая черная, так и называемая императорская. Красная семужья, мельничья-с, кетовая, да рыбы горбуши, да кижучовая. Салаты-с из раков севанских да крабов сахалинских с яйцами да с красной икрой.

Он перевел дух и огляделся. Флигелек тонул во мраке, и третий спутник – степенный купец – затеплил припасенный сальный огарок.

– Грибки, – не сказал, а выстонал рассказчик, – грибки-c, господа… Рыжики соленые, белые, грузди белые вологодские да черные тверские, сморчки да строчки, век тех строчков не знал, да все попробовать желаю… Затем колбасы шли: страсбургская из гусиных печенок, тюрингенская, гамбургская, брауншвейгская – все от Елисеева, да окорока тамбовские. Затем паштеты: куриный, перепелиный, куропаточный да гусиный, да копченый телячий язычок-с… Да все под блинки, под блиночки-с гречневые да гречнево-пшеничные…

Он замолчал.

– Ну же, ну же-с, – задыхаясь, торопил Носков, – а супы? Супы-то были?

Но адвокат ничего не ответил, а лишь, махнув рукой, отвернулся к низенькому сумрачному оконцу – не окошку, а амбразуре – и глухо зарыдал. Тощая его шея, торчавшая из воротника нелепого драпового грязного пальто с намотанной какой-то тряпкой, тряслась и вздрагивала.

– А большая он сволочь, этот твой Рожков, – промолвил весь день молчавший Шнуров и макнул картофелину в соль. – Знал я, да молчал, надеясь, может, исправился человек – ан нет, экую аванию[56]нанес…

– Так вы его, оказывается, знали, Степан Пантелеевич? – оживился Носков.

– Знавал-с. В коммерческом вместе обучались. Да он у нас, мухортенький, вечно битым бывал за то, сударь вы мой, что жрал по ночам один да доносил. Да что там? Крамарь[57]он и есть крамарь, хоть ты его на золоте корми, паскудная душа…

– Эх, кабы знать заранее, – сокрушенно добавил он погодя и перекрестил зевающий рот. – Ну да делать нечего, господа хорошие, давай-ка лучше спать. А я тут неподалеку, к знакомцу, пока суть да дело, прогуляюсь…

…А Меланья грызла кулак в своей каморке и прислушивалась к шуму в хозяйских покоях наверху.

8 июля 1921 года, Урга (Улан-Батор), Внешняя Монголия,3 часа утра, помещение военной комендатуры

– Сукин сын! – Поднятый ташур барона опустился на сухонькую головку подвешенного на дыбу человечка. – Нет денег, нет?!

Палка стукнула и раз, и два.

Рожков дернулся и заверещал. Вывернутые в плечах руки хрустели, и отвратительный этот звук мог свести с ума кого угодно, но не барона.

– Позвольте-с, ваше высокопревосходительство, я спопробаю. – Полковник Сипайлов, главный палач Урги, маньяк и садист, начал подходить-подкрадываться справа. – С этими, пардон сказать, людьми по-иному-с надо…