Читать книгу "Незнакомцы в поезде - Патриция Хайсмит"

У заправки была старинная водопроводная колонка. Гай сунул голову под струю. Все лицо саднило, как изрезанная маска. Сознание понемногу прояснялось. От Грейт-Нека он ушел на пару миль, не больше. От правой перчатки уцелел единственный палец и клочок ткани на запястье. Гай снял их и сунул в карман. А где вторая? Потерял в лесу, когда перевязывал палец? Он ощутил волну паники, уже привычную и оттого по-своему успокаивающую. За перчаткой надо было возвращаться. Он перерыл карманы пальто, расстегнул его, стал искать в брюках. Из-за пазухи выпала шляпа. Он совершенно забыл про шляпу! А если бы выронил по дороге? Перчатку он обнаружил в левом рукаве — вернее, те лохмотья, что от нее остались. Гай спрятал их назад с облегчением, близким к счастью. Подвернул брючину, у которой распустился нижний шов. Решил идти на юг, сесть на первый попавшийся автобус и доехать до какой-нибудь станции.

Как только цель стала ясна, накатила боль. Разве выдержат такой долгий путь его несчастные колени? И все же он шагал, высоко подняв голову, чтобы не раскисать. Был предрассветный час — час шаткого равновесия между днем и ночью, когда небо темно, но все вокруг уже пронизано неясным свечением. Казалось, тьма еще могла одолеть свет, потому что она была больше. Только бы ночь продержалась, пока он не доберется до дома и не запрет дверь!

Внезапно сквозь тьму прорвался свет, горизонт по левую руку прорезала яркая полоса. Холм окрасился в лиловые, зеленые, рыжие тона, просыпаясь от дремы, а вершину его увенчала серебристая кайма. На склоне под деревом стал заметен маленький желтый домик, а темное поле справа сделалось зелено-рыжим, и высокая трава на нем колыхалась, как морские волны. Из травы, щебеча, вылетела птичка и острыми крыльями принялась выписывать в небе сбивчивое, цветистое послание. Гай глядел на нее, пока она не скрылась из виду.

24

Стоя в ванной, он в сотый раз осматривал свое лицо в зеркале, терпеливо проходясь кровоостанавливающим карандашом по каждой царапине и припудривая царапины антисептиком. Он проделывал все это хладнокровно и уверенно, словно речь шла не о его лице и руках. Если ему случалось встретиться глазами с отражением в зеркале, он тут же отводил взгляд — как в тот день в поезде, когда старался не смотреть в глаза Бруно.

Вернувшись в комнату, Гай рухнул на кровать. Завтра воскресенье. Есть неполных два дня, чтобы отсидеться дома. Может, уехать в Чикаго на пару недель? Сказать, что по работе… Нет, сразу уезжать нельзя, подозрительно. Сразу после вечера. После минувшей ночи.

Если бы не исцарапанные руки, Гай мог бы решить, что ему все приснилось. Он ведь не хотел, его заставили. Он действовал по воле Бруно. В мыслях он осыпал Бруно проклятиями; проклинал бы его вслух, если бы были силы. Самое любопытное, он совсем не чувствовал вины — возможно, именно потому, что исполнял чужую волю. Но что это за штука такая, вина, если после смерти Мириам она была острее, чем теперь? Теперь же он чувствует лишь усталость и равнодушие. Может, именно это и положено чувствовать после убийства? Он пытался уснуть, однако перед глазами стояли лица двух рабочих в лонг-айлендском автобусе, они всю дорогу таращились на Гая, а он делал вид, что спит, закрываясь от них газетой. Как же ему было тогда стыдно — куда больше, чем сейчас, наедине с собой…

Самая большая статья была в «Джорнэл-Американ», в ней фигурировало описание убийцы со слов дворецкого: мужчина ростом метр восемьдесят пять сантиметров, весом около восьмидесяти килограммов, в темном пальто и шляпе. Гай прочел это с некоторым удивлением: дворецкий накинул ему лишних десять сантиметров роста, а весил он на самом деле не более шестидесяти пяти. И шляпы во время бегства на нем не было. Он пропустил абзац, в котором рассказывалось о Сэмюэле Бруно, и с огромным интересом стал читать домыслы о том, как убийца скрылся с места преступления. По версии газеты, он ушел от погони по Ньюхоуп-роуд до городка Грейт-Нек и там затерялся — скорее всего, сел на ночной поезд в ноль восемнадцать. На самом же деле Гай бежал на юго-восток. Он вздохнул с облегчением, как будто теперь ему ничего не угрожало. И тут же одернул себя. Безопасность — иллюзия.

Тотчас навалилась паника, совсем как тогда ночью, когда он спрыгнул из окна спальни во двор. Газета вышла несколько часов назад. А вдруг в полиции уже обнаружили свою ошибку? Вдруг они уже идут по следу? И прямо сейчас на пороге!.. Гай прислушался; из-за двери не доносилось ни звука. Чувствуя жуткую усталость, он сел и заставил себя сосредоточиться на статье. В ней подчеркивалось то, что преступление было совершено с необыкновенным хладнокровием, и высказывалось предположение, что убийца — кто-то из своих. Никаких отпечатков пальцев, единственные улики — следы ботинок размера девять с половиной и черные полосы от подошв на белой штукатурке забора. Гай спохватился: надо как можно скорее выбросить одежду и обувь, в которой он был. Но где взять силы? Странно, что они промахнулись с размером ботинок, на мокрой земле наверняка остались четкие следы. Газета отмечала «необычно малый калибр пули». От револьвера тоже надо избавиться. Эта мысль его опечалила — с красивым маленьким револьвером расставаться не хотелось. С трудом поднявшись, он пошел за новой порцией льда для компресса.

Во второй половине дня позвонила Анна, звала пойти с ней в воскресенье на какую-то вечеринку в Манхэттене.

— Вечеринка у Хелен Хэйберн, я тебе про нее говорила.

— Ну да, помню, — соврал Гай. — Прости, мне совсем туда не хочется.

На него нашло какое-то оцепенение, все, о чем говорила Анна, представлялось далеким и совершенно неважным. Он произносил нужные фразы, не задумываясь и, пожалуй, даже не волнуясь о том, что Анна может заподозрить неладное. Вместо него она решила позвать на вечеринку Криса Нельсона, и Гай ответил, что ничего не имеет против, а сам подумал, что Нельсон будет в восторге от приглашения — они с Анной прежде встречались, и Нельсон до сих пор был в нее влюблен.

— А может, я заеду к тебе в воскресенье? — предложила Анна. — Привезу чего-нибудь вкусненького.

— Меня, наверное, не будет дома. Я собираюсь порисовать.

— А… Жаль. Я припасла для тебя новость.

— Какую?

— Тебя она обрадует. Ну… в другой раз.

Положив трубку, Гай тихонько поднялся к себе, стараясь не попасться на глаза миссис Маккосленд. В голове стучала монотонная мысль, что Анна держалась с ним холодно. Скоро она обо всем узнает и вообще возненавидит его. С Анной все кончено, все кончено… Он повторял это, пока не провалился в сон.

Проспал он до полудня воскресенья и до вечера лежал в прострации, не в силах сделать несколько шагов до кухни за льдом. Ему казалось, что он уже никогда не сможет выспаться, никогда не восстановит силы. А все потому, что тело и разум снова и снова проходят тот долгий путь. Зачем? Он лежал в напряженной позе, трясясь от страха и обливаясь потом. А потом пришлось встать и спешно пойти в туалет, потому что с ним случился понос. От страха. Говорят, такое бывает на поле боя.

В полудреме Гай видел, как крадется к дому через газон. Дом был мягкий, белый и рыхлый, как облако. И он стоял перед этим облаком и не хотел стрелять, а хотел сразиться с ним голыми руками. Разбудил его грохот выстрела. Он открыл глаза и обнаружил, что в предрассветной дымке стоит у своего письменного стола и направляет дуло револьвера на кровать, в которой барахтается Сэмюэль Бруно. Снова прогремел выстрел.