Читать книгу "Миноносец. ГРУ Петра Великого - Константин Радов"

Капитан неаполитанцев, разбойного вида громила, тоже не получил привилегий. Однако власть его над командой сохранялась: короткая фраза шепотом, и со мной в паре оказался самый сильный матрос, который работал за двоих, когда головокружения доводили меня до грани обморока. Без этого не выдержать бы ночь на веслах. Кожа на ладонях тоже не выдержала б, не догадайся я употребить вместо рукавиц шелковые чулки, в предстоящей жизни явно не надобные. Наутро, когда пираты сумели поставить временную мачту, стало легче: за всю следующую неделю пленных выгоняли грести всего трижды и только один раз – на целый день.

Свою долю заплесневелых кукурузных лепешек я отдавал напарнику – и без того мутило. Голод – пустяки, тяжелей была жажда. Рабов поили дважды в день, с рассветом и на закате, каждый раз не более пинты. В британском флоте выдают по галлону ежедневно, и то к водяным бочкам приходится ставить часового. Арабской щедрости хватало только на четверть этой скудной нормы. Выкидыши пустынь! Они знают, как не дать человеку умереть, но превратить саму жизнь в пытку. Я держался лучше других и относил сие на счет твердости воли, хотя, возможно, самообольщался: просто жажда мучит меньше, когда ничего не ешь. Послушайте рассказы людей, переживших кораблекрушения, и вы совершенно в том убедитесь. Некоторые пленники находились на грани безумия, что давало надсмотрщикам повод для шуток. Пройтись между едва стоящих на ногах гребцов (шебека – не галера, на ней гребут стоя), с причмокиванием глотая воду из объемистой медной кружки, явно взятой на каком-нибудь европейском судне, а потом охаживать плетью тех, кто сбился с ритма, – такая забава служила любимым источником веселья. Как-то раз один из неаполитанцев взмолился деве Марии об утолении жажды, воздымая глаза к небу, и тем привлек внимание пирата.

– О, Марьям! – Негодяй оживился, придумав новое унижение неверному. Выплеснул на палубу остатки воды, помочился в кружку и поднес жаждущему, со смехом говоря что-то по-своему и повторяя: «Марьям, о Марьям». Тот попытался отворотить лицо, но уткнулся щекой в лезвие кинжала, сдался и стал, давясь, глотать вонючую жидкость; его рвало в кружку, он снова пытался затолкать извергнутое в себя, под радостное гоготанье пиратов. Будь у меня хоть немного сил – убил бы и мучителя, и жертву. Но сил не было. Стоило резко повернуться – перед глазами темнело. По невозможности сиюминутного расчета, оставалось записать в долг на отдаленное время.

С Лукой Капрани – так звали неаполитанского капитана – мы пытались определить, куда идет корабль. Пажес не мог нам помочь, ибо валялся в горячке. Первые дни курс держали на юг, потом на запад. Когда двинулись к северу, стало ясно, что Триполитания с Киренаикой отпадают. Вскоре по изменению характера качки Лука определил, что судно повернуло налево – и через несколько часов еще раз. Это мог быть только мыс Бон. Значит, Тунисия! Что за насмешка небес: мне, в детстве воображавшему себя римлянином, очутиться в плену на земле древнего Карфагена!

Арабы выстроили город не там, где финикийцы: от моря брели верст пять, показавшихся бесконечными. Не доходя городских ворот, пленников разделили. Простых погнали дальше, а меня и обоих капитанов отвели в усадьбу за пределами стен и посадили в узилище наподобие погреба, впрочем сухое и почти чистое. Первый раз за время плена дали неиспорченную еду и воды вдоволь. На следующий день Пажеса осмотрел лекарь-еврей. Вместе с ним пришел переводчик, французский ренегат, двадцать лет проживший в здешней неволе, и объяснил, что к чему. Наш хозяин – Сейфуддин бен Наср, тот самый, что рубил беззащитных людей на палубе, лишь год назад унаследовал шебеку после отца. Первые два самостоятельных плавания оказались безуспешны: христиане в руки не давались. Снарядить корабль в третье своих денег не хватило – пришлось войти в долги, заложив имущество ростовщикам. А мы (нет чтобы пожалеть сиротку!) причинили собственности судовладельца ущерб, явно превосходящий стоимость его доли в добыче. Ведь по местным законам судно, отнятое у неаполитанцев, и половину его груза пришлось отдать правителю, бею Хусейну ибн Али, и восьмую часть рабов – тоже, а из оставшегося надо вознаградить другого дольщика, Каххара, и его людей…

Идею прикинуться купеческим приказчиком из Марселя пришлось отбросить: Пашка, иуда, выложил все о бывшем хозяине. Теперь сумма выкупа с нескольких тысяч ливров, положенных за простого человека, легко могла взлететь до сотен тысяч. Не было никакой уверенности, что прижимистый Петр согласится платить огромные деньги за наемника, по собственной оплошности попавшего в плен. Ученых людей в Европе много, и безместных генералов после испанской войны тоже немало развелось. Если же заплатит… Такой долг не вернуть. Из вольного слуги я превращусь в холопа государева, привязанного крепче подданных, ибо в основу подчинения ляжет моральное обязательство, а не страх, как у них… Чем больше размышлял, тем меньше мне сия першпектива нравилась. Мелочное желание сказать переводчику ответную пакость подтолкнуло спросить, каким образом высчитают долю правителя с нас троих. По секундному его замешательству понял, что не промахнулся: утаил от властей хитрый Сейфуддин часть добычи! Именно нас и утаил, надеясь огромным выкупом покрыть свои убытки. Значит, сбежав из этого дома, в случае поимки, скорее всего, обратно не попадешь. А хозяину можешь устроить неприятности. Если, конечно, не его люди поймают.

Француз-вероотступник являлся почти каждый день, служа посредником заносчивому арабу, считавшему ниже своего достоинства говорить с неверными напрямую. Послания наши к тем, кто мог содействовать выкупу, он обещал отправить в дальний путь через монахов-тринитарианцев, уже не первое столетие занимающихся богоугодным делом коммерческого посредничества в освобождении христиан и допускаемых в африканские земли благодаря прекрасной деловой репутации в глазах разбойников. Оставалось ждать. Помимо содействия в отправке писем, ренегат постоянно наводил речь на достоинства магометанской религии и беспредельные возможности, открывающиеся перед каждым новообращенным. С его слов, не меньше половины берберийских капитанов составляли бывшие христиане, и даже (он понизил голос) сам тунисский бей, да продлит аллах его дни, происходил, по слухам, из греческой семьи с Кипра, еще два поколения назад хранившей православие.

То, что любой негодяй, по которому в Европе тоскует виселица, прибыв в турецкие владения и отрекшись от Христа, превращается в героя, – ни для кого не новость. Но я усмотрел противоречие в логике нашего опекуна.

– Послушайте, месье. Ведь если раб переходит в ислам, его приходится освобождать без выкупа, и хозяин терпит убыток! Разве не так?! Вы не боитесь повредить интересу своего господина?

– Ваше сиятельство! Если умелый воин станет на сторону правоверных, это принесет преимущества, которые дороже любого выкупа! Представьте, сколько славы и богатства вы могли бы стяжать, сражаясь рука об руку с благородным Сейфуддином!

При всем отвращении, которое внушал мне подобный вариант, его стоило обдумать. Если быть искренним, в сердце своем я давно уже не придерживался никакой определенной религии, а временами сомневался и в бытии Божием, даже самом призрачном, в виде абстрактного мирового разума. Так что же – вопрошал я себя бессонными ночами – мешает мне обмануть врагов, а при первой возможности вновь повернуть оружие против них?