Читать книгу "Когда уходит Осень - Эми С. Фостер"

Через три дня после праздника Бельтайн, вынимая из ящика почту, среди рекламных листков и каталогов Отам с удивлением обнаружила письмо. Это был особый конверт, толстый, белого цвета, из тех, что используют для деловых бумаг, адрес написан незнакомым почерком и без данных об отправителе. Отам не стала открывать его, пока не оказалась в тиши своего кабинета.

Дорогая госпожа Авенинг, едва ли Вы могли ожидать подобного письма именно от меня. В последние восемь лет между нами не было никаких отношений. И главным образом по моей вине. Я и не пыталась завязать с Вами знакомство, хотя Вы наверняка могли бы помочь мне приспособиться к жизни в этом городе. Думаю, отчасти по этой причине я сейчас и пишу Вам это письмо с просьбой взять меня к себе в качестве Вашего протеже. Я родилась не в Авенинге, но очень полюбила этот город и всегда хотела — как ни странно это звучит, — чтобы эта любовь стала взаимной. Теперь я понимаю: чтобы это случилось, с моей стороны требуется приложить усилия. Поэтому я и хочу принимать в жизни города большее участие. Думаю, что я готова во всем подчиниться Авенингу.

Мой брак терпит полный крах. Я стараюсь хранить это в тайне. Я знаю, что и Вы никому не станете рассказывать. Но иногда мне кажется, что все вокруг давно знают об этом и, встречая меня на улице, жалеют, видя, как я несчастна и в каком тупике оказалась. Всю свою жизнь я посвятила мужу: я помогаю ему в работе, поскольку он занимается своим любимым делом, а я лишь веду записи учета. У меня нет от него никаких секретов, он знает обо мне все, и плохое, и хорошее. И даже мой ребенок, которого я носила под сердцем, — это и его ребенок тоже. У меня нет ничего сокровенного, что бы принадлежало только мне одной, — и это еще одна причина, побудившая меня писать Вам. Мне отчаянно хочется иметь что-то свое. Я плохо разбираюсь в магии, но я, конечно, понимаю, что вы занимаетесь именно этим. Надеюсь, вы не обидитесь на эти слова. Ваша книга, Ваши идеи, как бы ни казались они мне чужды, всегда будут вне досягаемости интересов Финна. Это принадлежало бы мне одной, это именно то, чему я могла бы посвятить всю себя.

Перечитала написанное: только не подумайте, что я злюсь на себя. Немного, конечно, злюсь, но, может быть, это письмо поможет мне вырваться из губительных сетей, в которые я попала. Если Вы даже не выберете меня, надеюсь, подадите мне добрый совет, как стать в Авенинге хоть сколько-нибудь значимой фигурой.

Искренне Ваша,

Джинни Эммерлинг.

«Так-так, — думала Отам, барабаня пальцами по столу. — Становится все интересней».

1 АВГУСТА: ЛУГНАСАД

Даже ночная тьма не помогала Пайпер Шигеру уснуть. Час ли ночи, два или четыре — сон никак не приходил к ней. Как же ей хотелось забыться, провалиться в черноту и хоть на время ничего не чувствовать! Но она лежала на постели, которую делила с мужем столько лет, что и пальцев не хватит пересчитать, и бездумно смотрела в потолок. В жизни бывает всякое, и радость и горе, а в этом доме она была счастлива.

Стараясь не разбудить мужа, Пайпер шевельнулась, осторожно откинула одеяло и посмотрела на эту развалину, на то, что осталось от ее тела, которым она когда-то гордилась. Будто узница из лагеря смерти — да в строгом смысле так оно и есть. Тело ее умирает: дух борется со смертью, но терпит поражение.

До того как началось лечение, одного самоотречения было достаточно, чтобы влачить день за днем. Теперь она вспоминает то время с ностальгической тоской, как вспоминают возвращение домой из долгого странствия, как первый поцелуй. Она была уже больна, но больной себя не ощущала и могла делать вид, что здорова, порой совсем забывала про болезнь, а порой вела себя поистине стоически. Но после того как она побывала в лапах докторов, повалялась в больнице, прошла курс химиотерапии, самым страшным оружием рака против нее стало зеркало. Она не сразу догадалась убрать из дома все зеркала, боялась, что ее посчитают глупой и суеверной, ну надо же, и теперь подолгу беспомощно стояла перед своим отражением, глядя, как чахнет не по дням, а по часам.

Когда у Пайпер выпали волосы, психологической военной кампании пришел конец, зато всерьез началась битва за физическое существование. Она нездорова, она серьезно больна — эти слова она воспринимала как оскорбление. Страдания ее не описать никакими красками: в английском языке таких выражений просто не было. Впрочем, это служило лишним доводом за то, что во всякой ситуации у человека есть надежда. Если мы не могли это как-то назвать, значит, его просто не существует. Но Пайпер понимала, что это не так.

К смерти никто не бывает готов, даже тот, кто глубоко верит, что, скончавшись в этом мире, он немедленно отправится в райские кущи. Одно дело — видеть, как усыхает тело, и совсем другое — наблюдать, как гаснет сознание. Всякий раз, когда одна атака была отбита, рак перегруппировывал силы и бросался на нее в другом месте и наконец собрал их в кулак и начал штурм мозга. И больше не нужно было притворяться и лгать самой себе, пропала всякая надежда. Видя, как ее собственные дети смотрят на нее с отвращением и отчаянием, Пайпер исполнилась неистовым, библейским гневом. Да и какая мать станет терпеть, глядя, как ее дети страдают. И уж тем более зная, что причина их страданий — она сама. О, это куда хуже, чем мучиться самой, она ненавидела себя за это.

Преимущество быть больной, считала она, в том, что можно трезво оценивать свое прошлое, без гордыни и излишнего самомнения. Теперь Пайпер увидела наконец себя и свою жизнь в истинном свете. Она родилась и выросла в Авенинге, в обеспеченной семье. Никогда не была человеком средних способностей, как все, хотя, по совести говоря, среди коренных жителей Авенинга таковых вообще было мало. В школе среди сверстников она заметно выделялась как по учебе, так и во всем остальном. Все ей давалось легко, может быть, даже слишком легко. Пайпер всегда чувствовала себя так, будто она немного жульничает — ее достижения не требовали от нее больших усилий.

Всеобщую любовь, награды, похвалы Пайпер отнюдь не воспринимала как должное. Она ценила все это как благо, за которое когда-нибудь — она видела это с пророческой ясностью — ей придется заплатить высокую цену.

Окончив школу, Пайпер поступила в Йельский университет. Она предпочла бы учиться в более либеральном учебном заведении, не столь крупном, не столь дорогом и с художественным уклоном, но не смогла побороть соблазн ходить на лекции в старейшем университете Новой Англии. У нее обнаружился талант к словесному творчеству и к иллюстрации, и, хотя преподаватели наперебой прочили ей блестящую научную карьеру, Пайпер решила посвятить себя детской литературе. Ей казалось, что она может писать такие книги для детей, которым суждена долгая жизнь, создавать образы, способные радовать многие поколения.

Большинство ее сокурсников относились к учебе в Йельском университете как к увлекательному состязанию, но для Пайпер это была реальная возможность приобрести опыт и знания. Занималась она, разумеется, много, но знала меру и не просиживала над книгами сутками, как некоторые безумцы, для которых хорошая отметка подобна Святому Граалю, дающему билет туда, где ждут счастье и бессмертие. Четыре студенческих года были самым беззаботным и веселым периодом ее жизни.