Читать книгу "Механист - Вадим Вознесенский"

— А я почем знаю? — Вик спокойно выдержал давление карих глаз.

В рюкзаке таились завернутые в фольгу кристаллы, но механисту было все равно, кем выступать в пророческих инсинуациях статутной княгини — Дураком или Убийцей. Он просто хотел выжить.

— Возможно, — Старьевщик все-таки решил поменять тему, — уж очень тонко обозначилась аналогия: котомка Дурака — его рюкзак, — собака на карте — эта твоя Гоньба.

— Угу, не исключено. Да и Дураком может оказаться целая группа существ…

Главное — чтобы не в дураках. Если девчонка столько разглагольствует с одной картой — неудивительно, что приходится так биться над целой колодой. Сколько в ней там — Вик оценил навскидку, — около сотни картинок?

— Ладно, пользы от тебя пока никакой, но давай продолжим — всякая мелочь способна послужить толчком к пониманию. Следующий аркан.

Аркан — карта, не исключено — козырь, догадался Вик. Следующее изображение механисту совсем не нравилось. Если оказаться «Дураком» его не пугало, то быть «Мертвым» и подъятым не хотелось совершенно.

— Смерть, — прокомментировал Старьевщик, — чего уж там… Хочется надеяться, что не я. И не нам.

Девушка рассмеялась:

— Не ты. «Дурак-Убийца» — это Личность, а «Смерть» — Явление. Карта означает закономерный конец чего-то старого и начало перемен. Смерть — это не страшно.

Смерть — не страшно. Разве можно бояться жизни? Как скелет — основа тела, так и Смерть — основа Жизни. Раздели Жизнь со Смертью — вот тогда промежуток заполнится страхом.

Вик еще раз осмотрел карту. Для него Смерть была разложением, мучением и болью, давящим ощущением, обволакивающим рассудок при выключении защитных контуров. Причины такой реакции оставались загадкой — то ли подсознательный страх перед Всеобъемлющим, то ли болезненная гиперчувствительность. Но Давящее Вик всегда четко ассоциировал со смертью. И запахом сирени. Он смотрел на карту и снова видел чумные бараки.

Это было в конце весны, в самом начале лета — чтобы перебить зловоние, в бараках повсюду стояли и постоянно обновлялись букеты цветов. Мертвецов выносили, складывали в траншеи, засыпали тела известью, из-под которой, как на картинке, потом торчали людские конечности. А старые нары занимали другие будущие мертвые, и рядом с ними появлялись свежие соцветия. Может, для кого-то, кто попал в бараки позднее, смерть стала пахнуть, предположим, фиалками, но для механиста неизменным запахом тлена был аромат сирени.

Карта пахла сиренью, а в то, что позади скелета отрубленные головы вырастут вновь, Вик не верил. Смерть — дорога в один конец. А значит, на изображении нет понятия «сзади», есть «вокруг». И Смерть — в центре, косит не успевающие подняться из земли ростки человеческих тел. Любопытно, Старьевщик сразу не заметил особенность рисунка — скелет так увлекается своей жатвой, что в пылу отсекает собственную ногу. Как в ненастроенном механизме — отсутствие сбалансированности есть саморазрушение. Или все-таки коса — орудие, не подконтрольное даже своему владельцу?

Венедис выслушала, покусывая губу:

— Смерть искусственна и расходится из некоего эпицентра? Что же остается позади?

— Ничего, — пожал плечами Вик, — не смерть идет к жизни, жизнь со всех сторон втягивается в воронку смерти, а там, в центре, — ничто, пустота.

— Здесь у вас своеобразное виденье послесмертия… — протянула Венди, — я этого не учла. Спасибо. Разложение этого мира, как нечто имеющее объективную причину, источник… обдумаю. И еще коса, несущая самостоятельную функцию… так интересно. Я уже думала над ролью Гекаты.

Если бы Вик решил уточнить последнее из услышанного, ему бы разъяснили, что Геката — богиня Луны, чей серп-месяц испокон отождествляли с изогнутым лезвием орудия Смерти. Но он пропустил имя мимо ушей — ему вдруг пришло на ум, что разлагающимся можно понимать состояние его рационального, механистического мира. Поделись он этим со спутницей, та бы подтвердила — несомненно, так и есть на самом деле. И Смерть — только начало перемен.

Вик отбросил карту — она была ему неприятна — и взялся за третью. Змей, птица, непонятное колесо.

Знающий человек понял бы, что это Колесо Фортуны, птица — Феникс, а змей — Дракон.

Что Фортуна — особа, которая ведет в нужном ей направлении даже противящегося этому движению, но только способный балансировать сможет какое-то время удерживаться на гребне и не быть сразу раздавленным тяжелым ободом судьбы.

Что Феникс с Драконом — равнозначные силы в извечном противоборстве.

И Дракон мудр, ибо пожирает свой отмирающий хвост и не гибнет, оставаясь разумом древним.

А Феникс чиста и открыта, ибо способна погибнуть, чтобы потом возродиться обновленной.

Но место на вершине только одно, и Дракон с Фениксом поочередно трещат костьми под Колесом Фортуны.

Старьевщик не знал таких тонкостей, поэтому сказал первое, что пришло на ум:

— Механизм.

— Что? — оживилась Венедис.

— Ну вот же. — Вик приподнял сложенную армиллярную сферу — форма, концентрические детали, символы на ободе неуловимо сочетались с изображением на картинке.

Девушка сравнила рисунок и устройство в руках Старьевщика и выразила эмоции кратко:

— Твою мать!

Потом надолго замолчала, размышляя. Механист, не дождавшись новых вопросов, закутался в одеяло и повернулся спиной к огню. Очень хотелось надеяться, что во сне обойдется без тревожащих рассудок откровений.

Вик разлепил глаза, когда солнце вовсю играло бликами на горных вершинах. Старьевщик не обольщался — погода в приполярье слишком капризная штука, чтобы доверять таким вот ярким просветам. Не пройдет часа, как небо затянут свинцовые облака и оно заплачет тяжелыми липкими каплями. О скором дожде уверенно ныли старые переломы и недавние раны.

Вдобавок курящиеся вершины гор на западе указывали, что на противоположном их склоне уже не первый день свирепствует снежная буря. С такой особенностью Каменного Пояса Вик был знаком по ходкам на ту сторону. Зима в западном предгории наступала на пару недель раньше восточного, заканчивалась тоже позднее. И вообще, климат там был жестче, сырой и холодный. Неприкаянные выбирались на Мертвые Пустоши южнее, и то, бывало, тащили с собой лыжи посреди тепла, не ведая, какая погода встретит их за перевалом. Пояс протянулся аккурат с севера на юг и защищал восток от влажных, а иногда и смертоносных ветров запада. Когда-то это спасло добрую половину материка. Когда-то давно…

А конкретно сейчас хотелось радоваться жизни и верить в будущее — несмотря на морозный парок, клубящийся при дыхании.

Старьевщик огляделся — спутницы нигде не было видно, только костер потрескивал свежим хворостом и котелок над огнем попахивал травяным сбором. Механист, выбрался из грота и сунулся было за куст, но замер, вдруг начисто забыв о естественной надобности.