Читать книгу "Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы - Виктор Поротников"

Кто-то из гридней предложил вернуться к дороге, где были оставлены кони. Воинам совсем не хотелось соваться в это обширное неоглядное болото.

Владимир уже и сам был готов повернуть назад. Внезапно где-то невдалеке раздался отчаянный вопль его дяди, зовущего на помощь. Увязая в трясине где по колено, а где и выше, Владимир и его воины поспешили на этот крик. Они отыскали беглеца довольно быстро, но приблизиться к нему вплотную не решились. Прокл Иванович провалился в бездонное болотное окно, которое уже засосало его по самую шею. С перекошенным от ужаса лицом Прокл Иванович изо всех сил трепыхался в густой буровато-черной жиже, от которой несло гнилью и смрадными испарениями. Умоляя Владимира о спасении, Прокл Иванович слезливым голосом крикнул ему, что у него с собой полным-полно злата-серебра и он готов отдать все это своим спасителям.

— Надо помочь дядюшке, пока не поздно, — сказал Владимир, обернувшись к Яну Волосожару. — Дай мне свое копье, Ян. Живее!

— Не делай этого, князь, — быстро проговорил рыжеволосый гридень. В его глазах не было жалости к утопающему в трясине Проклу Ивановичу. — Ты уже хлебнул хлопот со своим взбалмошным дядей. Пусть леший утянет его в свою бездонную топь. Это станет ему возмездием за предательство!

— Что я слышу от тебя, Ян?! — возмутился Владимир. — Ты разве не христианин?

— Князь, избавься от своего дяди здесь и сейчас, — стоял на своем Ян Волосожар. — Иначе твое милосердие тебе же выйдет боком. Собаке собачья смерть!

Вскоре жалобные вопли Прокла Ивановича смолкли. Там, где болото поглотило его с головой, несколько секунд булькали и лопались воздушные пузыри, поднимавшиеся из темной зловонной глубины. Рядом на зеленой кочке из мха сиротливо лежала красная шапка.

Часть третья

Глава первая. Послание Мамая

— Не шибко ты на мой зов поспешаешь, братец, — с укоризной в голосе промолвил Дмитрий, встречая Владимира в своем московском тереме. — Я тебя уже пять дней ожидаю.

Братья обнялись. При этом объятия Дмитрия были холодны и неприветливы, как и его лицо.

— Ты же знаешь, брат, строительство у меня в Серпухове идет вовсю, ставим стены и башни крепостные, храм каменный заложили, — оправдываясь, сказал Владимир. — Всюду глаз да глаз нужен! Опять же жена моя намедни кое-как первенцем разродилась. Ох и вкусил я тревоги за нее, две ночи подряд глаз не сомкнул!

— Ну как, обошлось? — спросил Дмитрий, жестом приглашая брата сесть к столу. — Сын родился или дочь?

— Сын, — радостно выдохнул Владимир, усаживаясь на стул с высокой спинкой.

— Вот и славно, — вздохнул Дмитрий. Его лицо было по-прежнему хмурым.

Объятый какой-то невеселой думой, Дмитрий прошелся по светлице и остановился возле окна, выходившего на теремной двор. На нем была длинная белая рубаха с красным оплечьем и круглым воротом, на шее поблескивала серебряная гривна из тонкой витой проволоки. Длинные волнистые волосы Дмитрия были скреплены узорной повязкой. Благодаря усам и еле заметной бородке Дмитрий в свои двадцать четыре года выглядел на несколько лет старше. А может, его состарили печали и государственные заботы, так вдруг подумалось Владимиру.

— Что стряслось, брат? — проговорил Владимир, желая прервать долгую гнетущую паузу. — Гонец твой ничего мне толком не поведал, сказал лишь, чтоб я спешно ехал в Москву.

— Плохие вести поступают отовсюду, — глядя в окно, ответил Дмитрий. — Литовцы опять Ржеву захватили. Тверской князь грозит войной Новгороду. Однако худшие известия пришли из-за Оки. — Дмитрий тяжело вздохнул. — Залечив раны, Олег съездил с поклоном к Мамаю, привел с Дона татарское войско и выбил из Рязани своего двоюродного брата. Мало того, Олег заковал Владимира Ярославича в цепи и посадил его в темницу. Пронский удел Олег взял под свою руку.

Дмитрий отошел от окна и, сев за стол напротив Владимира, продолжил с каким-то внутренним раздраженным порывом:

— Но и это еще не все, брат. Сары-Ходжа доставил мне письмо от Мамая. Весьма занимательное чтиво! — Дмитрий протянул руку к большой резной шкатулке, достал из нее бумажный свиток с красной печатью на шнурке и со злостью швырнул на середину стола. — В своем послании Мамай запрещает мне впредь ходить войной на Рязань, велит вернуть Лопасню рязанцам. Этот собачий сын запрещает мне и с Тверью воевать! Ежели у тверского князя дойдет до распри с новгородцами, то Москве в эту склоку вмешиваться нельзя. Мамай велит мне и с литовским князем мир поддерживать. Каково, а?

— Чему удивляться, брат, — покачал головой Владимир. — Мамай не хочет твоего чрезмерного усиления. Его обеспокоили твои победы над тверичами и рязанцами. Мамай небось уже пожалел, что помог тебе отвоевать у литовцев верхнеокские города.

— А как обращается ко мне в своем письме этот плешивый узкоглазый недоросток! — возмущенно воскликнул Дмитрий, ткнув пальцем в свиток. — Прочти, брат. Оцени надменный слог Мамая!

Владимир развернул письмо, от которого исходил еле уловимый запах амбры. Текст Мамаева послания был написан кириллицей.

«Здравствуй, Митька-князь, раб мой! — писал Мамай. — За всеми делами твоими я зорко слежу, скажу прямо, не все мне в твоих делах нравится. А посему шлю тебе, князек московский, свои указания и предостереги. Не ходи впредь с ратью на рязанские земли, уступи Лопасню Олегу. Не смей и с Тверью воевать без моего на то дозволения! И за новгородцев перед тверским князем заступаться не смей, их вражда тебя не касается. Митька, смири гордыню свою! Это перед соседними князьями ты — великий князь, а для меня ты — холоп и данник. Стоит мне захотеть, и ты будешь сапоги мои лобызать и низко мне кланяться. Одним взмахом руки я могу наслать на Москву бесчисленную татарскую конницу, которая превратит твое княжество в пепелище. Помни об этом, Митька-князь. Помни всегда!

Не спрячешься ты от меня ни за лесами, ни за каменной стеной московской, коль захочу я до тебя добраться. Ты князь и господин, пока мне это угодно. Поэтому, Митяй, воле моей не перечь, дань доставляй в мою ставку исправно и не смей соваться во владения тверского и рязанского князей. Раз уж ты без моего ведома породнился с Ольгердом, значит, и с ним мир поддерживай. Все ваши межкняжеские склоки я сам разбирать стану…»

— В конце письма Мамай называет себя гурленем, это чин или должность? — поинтересовался Владимир, сворачивая бумажный лист в трубку.

— У татар всякого вельможу или военачальника, женатого на ханской дочери, величают гурленем, — ответил Дмитрий. — Гурлень — это ханский зять, имеющий права на большие почести, но не имеющий прав на ханский трон. Ханами в Золотой Орде становятся лишь выходцы из «золотого рода Чингисидов» по мужской линии.

— Выходит, Мамаю не стать ханом при всем желании, — заметил Владимир. — Чего же он тогда добивается? На что рассчитывает?

— Мамая вполне устраивает и то, что он сам меняет ханов как хочет, — пожал плечами Дмитрий. — У него и так безграничная власть в Орде. Зачем ему ханский трон?