Читать книгу "Две трети призрака - Эллен Макклой"

— Мне бы хотелось поговорить с сестрой, которая последней видела Алана Кьюэлла. Вы сказали, ее зовут мисс Линтон?

Хансон прищурился.

— К сожалению, мисс Линтон у нас больше не работает. Когда началась война в Корее, она уехала туда. Сейчас она в Японии.

Разговор закончился, но Бэзил ушел из клиники с неприятным чувством, что узнал меньше, чем рассчитывал. Это был лишь скелет истории Алана Кьюэлла. Чего же не хватает, чтобы он обрел плоть?

Вернувшись в контору, он позвонил своему приятелю Ламберту из отдела экспертиз.

— Ты, кажется, когда-то работал в «Лернер-мемориал»?

— Да, было дело.

— Ты знал там врача по имени Алан Кьюэлл?

— Нет. Я уволился до его прихода, но слышал о нем. Это он исчез шесть лет назад?

— Да. Ты хорошо знаешь доктора Хансена?

— Кто же не знает Присси!

— А теперь скажи, поставил бы он меня в известность о чем-нибудь совершенно законном, но бросающем тень на клинику?

— Ну конечно же нет. А ты сам как бы поступил?

Бэзил рассмеялся. Скептицизм Ламберта всегда был отрезвляюще откровенным.

У Алисии Армитаж все было совсем не так, как в «Лернер-мемориал». Ничего монастырского. Здесь торговали роскошью, поклонялись ей. Здесь, с радостью позабыв обо всем, тоже исповедовали веру — языческую, без аскетизма и схимы.

Здесь верили, что загадочный бог по имени Наука в образе симпатичного молодого человека в белом халате может любую женщину сделать молодой, очаровательной и желанной независимо от возраста, внешности или характера, только порадуйте его, намазав себе лицо бараньим жиром, волосы, губы, веки и ногти — краской, сбросив лишний вес и потратив кучу денег на платье.

Здесь в благоуханных, мягко освещенных, серебристых с бирюзой апартаментах с бархатистыми коврами на полах были диетические и витаминные бары, кабинки парикмахеров, маникюрш, массажисток, турецкие ванны и магазин, где продавали одежду и косметику. Здесь могли что угодно сделать с вашими волосами, покрасить их в любой цвет, могли лишить вас вашего лица и возродить его с помощью маски, придать телу формы пластиковых манекенов, выставленных в витринах магазинов, и в конце концов оставить вам примерно столько же индивидуальности.

Служители были одеты во все белое, а высшая жрица подчеркивала свою исключительность церемониальным одеянием из черного крепа с тремя нитями жемчуга. Ее волосы отливали искусственной медью, лицо было белым, новомодное поклонение культу солнца, а ногти и губы — цвета свежей крови. Она служила витриной для своих товаров. Небольшие шрамы на висках объясняли отсутствие морщин, но карие глаза, глядевшие из-под черных и жестких от туши ресниц, излучали живость и ум, и еще надежность.

Она предложила Бэзилу сигареты в малахитовой сигаретнице и заговорила весьма непринужденно:

— Конечно, я знала Алана. Бедняга! Он так горевал после смерти Гризель. А теперь попробую вспомнить. Да, я встретилась с Гризель в Нью-Йорке в косметической школе, и она сказала мне, что помолвлена с молодым врачом из «Лернер-мемориал». Денег у него не было, и ей хотелось подкопить немного, чтобы они смогли пожениться. Тогда мы открыли маленький салон. Денег у нас хватало только на аренду, но я заняла немного, и работали мы как проклятые. Гризель познакомила меня с ним. У меня тогда тоже был приятель, и мы много времени проводили вместе. Каким был Алан? Легким. Он ненавидел скандалы и всегда старался соглашаться с тем, что говорили другие. Он много работал и был честолюбив, более честолюбив, чем Гризель, мечтавшая уехать обратно в Вермонт, жить там в большом доме, иметь много детей. Какой она была нежной и доброй! Она очень любила Алана и, мне кажется, была слишком хороша для него. Я никогда не могла понять, что Гризель в нем нашла. Наконец они поженились, но ей пришлось работать. Года через два я и Ирвинг как-то ужинали у них, и вдруг Гризель почувствовала ужасную боль. Клиника Алана была рядом, и мы бросились туда. Какой-то врач осмотрел ее и поставил диагноз — острый аппендицит, необходима срочная операция. Время было уже позднее, и, к несчастью, среди дежуривших врачей не оказалось хорошего хирурга. А Алан считался не хуже многих стариков.

— Вы хотите сказать, что Алан сам прооперировал свою жену? — с ужасом спросил Бэзил.

— Как вы догадались? Я слышала, что у врачей есть правило не оперировать своих родственников, и после этой ночи оно мне кажется совершенно правильным. Но тогда другого выхода не было. Алан считался там лучшим, правда, я заметила, что врачам это не понравилось. Я потом разговаривала с операционной сестрой, и она мне сказала, что это было ужасно, она никогда не видела ничего подобного. Сначала все вроде бы шло гладко — простерилизуйте здесь, дайте то… работа, ну, вы-то знаете. Но с той минуты, как Алан взял скальпель и сделал надрез, он… как бы сказать… совсем расклеился. Он все делал неправильно. Сестра сказала мне, что поначалу они ничего не поняли. Все было чудовищно. А когда поняли, было слишком поздно. Она умерла через час после того, как ее перевезли в палату.

— Как же я не догадался спросить у Хансена, кто ее оперировал! — воскликнул Бэзил. — Ведь именно этого вопроса он боялся все время, пока мы с ним разговаривали. А мне даже в голову не пришло!

— Я знаю, такое случается очень редко и клиники стараются все замять. Что будет тогда с доверием к врачам? Ведь хирурги не имеют права ошибаться. Они должны быть богами, и в девяносто девяти случаях все идет правильно. А это был сотый. Но самое ужасное, что Алан любил Гризель. Мне кажется, именно поэтому все так и произошло. Он был в состоянии шока, когда начал операцию. У него сдали нервы. Он потерял голову и раскромсал ее так, что исправить это было невозможно.

Но Бэзил сомневался. Он был достаточно знаком с психологией, чтобы понимать: даже в стрессовом состоянии нельзя сделать ничего такого, чего не хочет мозг. Значит, противоречие было в чувстве Амоса к Гризель? И разочарование, похороненное глубоко в подсознании, вышло на поверхность, когда он сделал первый надрез…

Теория Фрейда о подсознательной цели каждого ошибочного движения — только теория. Она основывается на огромном количестве доказательств, но когда-нибудь какой-нибудь психолог докажет, что это не вся правда о работе мозга и нервной системы. Алан засомневался в себе, и сомнение превратило его жизнь в пытку. Он не мог доискаться до истины. «Я убил ее, потому что подсознательно давно хотел ее убить?» Возлюбленная с детских лет, приехавшая за своим счастьем в Нью-Йорк. Его кругозор расширялся, ее оставался провинциальным. Нищета молодого врача и переутомление обоих, потому что она продолжала работать и после свадьбы… Отсутствие детей… Не была ли эта любовь часто встречающимся влечением юноши к нежной, решительной и преданной девушке, взаимопониманием, которое на самом деле было непониманием? Вполне вероятно, он хотел разорвать их отношения и не мог, потому что тогда стал бы презирать себя. Или его удерживало обещание, которое, как долг чести, связывает сильнее брака? Оно приговорило Алана Кьюэлла к скучному супружеству, потому что он «ненавидел скандалы, всегда старался соглашаться с тем, что говорили другие…»