Читать книгу "Здравствуй, Никто - Берли Догерти"

— Что с тобой?

— Да ничего. Просто такая неожиданность. Ты — и вдруг здесь.

— Ясно, — поморщилась она. — Значит, не любишь сюрпризов. Что ж, будем знать.

Мы шли молча. Раньше мне казалось, что Том живет совсем рядом, но вдруг выяснилось, что до него идти миль десять, не меньше. Счастье еще, что он оказался дома. Старина Том, с ним сразу стало повеселее.

— Невероятно! — крикнул он, улыбаясь до ушей. — Брин, какими судьбами?

Он достал французские фотографии и разложил их на ковре, Брин тоже вынула из рюкзака пачку снимков. Мы катались по полу, смеялись, вспоминали Францию и людей, которых мы там встречали: месье Бенвеню, Селедку на Краю Вселенной, Пьяницу с Баритоном. Мы выплескивали друг на друга воспоминания ведрами. В этом был какой-то нервный надрыв. В сущности, почти истерика, если уж говорить про меня.

Потом Том предложил проводить Брин до станции, а по дороге купить чипсов. Когда мы вышли из дома, на небе снова сверкало солнце. Мы были в каком-то бесшабашном состоянии, и выкинуть очередной трюк для Судьбы оказалось делом техники. Вряд ли бы это случилось, если бы не эти безумные воспоминания, нахлынувшие на нас у Тома, когда мы разглядывали фотографии. Я присел на корточки зашнуровать ботинок, и, повинуясь какому-то кретинскому порыву, Том поднял Брин в воздух и водрузил мне на плечи. Она заорала и вцепилась мне в волосы, а я осторожно, чтобы она не потеряла равновесия, встал. Мы все смеялись и визжали. Я не видел ни черта, потому что Брин закрыла мне глаза ладонями, но все равно пошел вперед, раскинув руки, как гимнаст под куполом цирка. Вдруг Том перестал смеяться и дернул меня за рукав.

Я отнял ладони Брин от глаз и развел их в стороны, наши пальцы переплелись. Тут-то я и увидел то, чего мне бы лучше совсем не видеть. На углу стояли две девушки, они как раз повернулись и направились прочь. У меня снова возникло ощущение приоткрытой на секунду двери, только на этот раз там не было никакой потайной комнаты. Одна из девушек была черноволосой. Вторая — намного пониже, с белокурыми волосами. Я с трудом ее узнал — так она изменилась.

Здравствуй, Никто.

Я его ненавижу! Ненавижу его! Ненавижу!

СЕНТЯБРЬ

15 сентября

Здравствуй, Никто.

Не могу поверить, что осталось всего лишь две недели. Душа по-прежнему полна страха и отчаяния, но в то же время появилось еще что-то вроде спокойной радости. Не могу дождаться встречи с тобой. Хорошо бы ты появился как по мановению волшебной палочки. Может быть, сломать рябиновый прутик у нас в саду? Я боюсь боли, Никто. Ничего не могу с собой поделать. Я надеюсь, мы понравимся друг другу, по-настоящему понравимся. Интересно, что подумала мама, когда увидела меня первый раз?

Отец купил кроватку для тебя. Я испытала непередаваемое чувство, когда увидела, как он вытаскивает ее из багажника, когда до меня дошло, что же он привез, и я сразу посмотрела на маму, но ее лицо оставалось безучастным. Она все еще хочет, чтобы я отдала тебя на усыновление. Тем не менее, поджав губы, она пошла вслед за отцом в мою комнату, и вскоре оттуда донесся звук передвигаемой мебели: они освобождали место для твоей кроватки. Я поднялась к ним.

— Значит, я остаюсь?

— Конечно. Она остается, так ведь? — спросил отец у матери.

— А куда ей еще идти, скажи на милость? — Мать повернулась ко мне. — Останешься пока тут, а там посмотрим. Убери-ка пока отсюда эту штуку, — добавила она, обращаясь к отцу. — Поставишь обратно, когда ребенок родится.

Она ушла к себе и закрыла за собой дверь. Мне хотелось пойти за ней, но отец помотал головой.

— Оставь ее, Элен. Она справляется со своими проблемами так, как умеет.

Отец прав. Что ни говори, лучше чем он, ее никто не понимает.

Я опустилась на постель. Детскую кроватку поставили в самый угол. Она была бледно-лимонного цвета, с узорчиком из крошечных кроликов в голубых и розовых комбинезонах.

— Господи, зачем оставаться, если меня не хотят здесь видеть?

Отец кашлянул и присел на коврик прямо напротив меня, его длинные худые пальцы лежали у него на коленях.

— Выкинь глупости из головы. Мы всегда хотим тебя видеть. Ты наша дочь. Никогда не забывай этого. Просто в наши планы не входило, что в доме будет ребенок…

— В мои планы это тоже не входило.

— Мы не хотим терять тебя, понимаешь?

Я покачала головой, а отец протянул руку и робко, каким-то незнакомым жестом коснулся моей щеки.

— Ты останешься здесь столько, сколько пожелаешь. Обещаю тебе. И ты обещай мне, Элен, что ты не бросишь музыку. Что когда-нибудь ты снова будешь танцевать. Обещай мне это.

И я пообещала, хотя сама не слышала своих слов, все снова заглушал внутренний крик в голове, громкий, как никогда. Неужели это все-таки твое китовое пение доносится до меня из глубин моего тела? После того как отец вышел, я долго еще сидела, словно со стороны прислушиваясь к этому крику и машинально пересчитывая кроликов на кроватке — маленьких неутомимых кроликов, которые вечно скачут в своем вечно повторяющемся танце для всех детей земли. Из родительской комнаты доносились голоса, мать с отцом успокаивали друг друга, они — муж и жена, опора друг для друга. Хотела бы я знать, любит ли ее отец?

Потом я отправилась навестить бабушку с дедушкой. Не помню, когда я в последний раз приходила к ним вместе с мамой; а бабушка, по-моему, вообще не переступала порога нашего дома. Затянется ли когда-нибудь эта рана, наступит ли когда-нибудь для них такое время, когда легче будет простить, чем страдать? Но в одном я была уверена: жить у бабушки я не буду. Все легче, чем выносить ее молчание. Когда-нибудь я достучусь до нее, все-таки у нас так много общего. Расспрошу ее о моем настоящем дедушке, танцоре из ночного клуба. Я держу это в голове до подходящего момента, как тайное обещание, данное самой себе. И почему у молодых никогда не получается по душам поговорить со старыми о том, что их по-настоящему волнует? Хотя с бабушкой вообще ни о чем не поговоришь.

Когда я вошла, мне показалось, ее глаза на мгновение вспыхнули, но тут же погасли, и она снова окунулась в мир своих снов. Я все знаю, бабушка. Твой секрет у меня вот тут — в голове. Я подошла к ней и обвила рукой ее плечи. От бабушки приятно пахло мылом.

— У меня для тебя подарочек, — сказала она.

Представь себе, Никто, это была шаль для младенца. Дед рассказал мне, что бабушка заставила его стащить вниз с чердака все старые коробки и полдня искала ее в кучах старинного барахла. Наверное, это шаль укутывала маму, когда она была еще маленькой девочкой. А может быть, саму бабушку — в те баснословные времена, когда она жила в шкафу. Но она не отдала мне шаль — осталась сидеть, не отрывая взгляда от свернутой у нее на коленях старинной вещи.

— Какая замечательная! — сказала я, но бабушка уже ускользнула назад в свою страну грез. Я коснулась ее тонкой сухой руки.