Читать книгу "Бандиты. Книга 1. Ликвидация - Алексей Лукьянов"

— Что вам угодно?

— Товарищ начальник станции, я агент чека Пантелкин, линейный отдел Балтийского вокзала. Мне срочно нужно позвонить.

— У вас есть документы?

Ленька пошарил в кармане и вынул раскисшую от воды бумажку.

— Разбирайте, — он положил бумажку на стол. — Пожалуйста, дайте позвонить. Вопрос жизни и смерти.

Начальник посмотрел на мокрый мандат, на Леньку, снял с рычага черную эбонитовую трубку и протянул агенту Пантелкину.

— Барышня, мне уголовный розыск. Да. Дежурный? Срочно, Кремневу, от Пантелеева. Мокрый красный.

Ленька посмотрел на хронометр, тикавший на столе начальника. Четыре часа пятьдесят семь минут пополудни.

1912–1918 годы. Дядя Леннарт.

Леннарт Себастьянович Эберман старьевщиком работал не всегда. Были в его жизни и головокружительные приключения, и взлеты, и падения… всякое было. Он служил и ямщиком, и официантом, и казначеем благотворительного общества, и ключником на Афоне. Вот там он впервые и узнал о тритоне.

Знание было случайное и пустячное, на первый взгляд. В 1912 году вернулся из Эфиопии отец Антоний Булатович, который ездил в Африку проповедовать и обращать в православие дикарей, а также договориться с тамошним императором о строительстве православного монастыря. Вернулся практически ни с чем — Менелик оказался немощен, за него управлял страной внук, который хотел всех эфиопов обратить в магометанство, по вере отца.

Возвращался Булатович не по своей воле. Его вызывал святейший Синод, и дело было скандальным — оказалось, что иеромонах Антоний впал в ересь и исповедовал имяславие. Это грозило обернуться скандалом — надо же, ученик и любимец самого Иоанна Кронштадтского, человек, которому император поручал исполнение секретных миссий, так низко пал и не оправдал оказанного доверия.

Впрочем, дядю Леннарта это не касалось. Он был абсолютно неверующим, просто имел от природы феноменальную память и, изучив внутренний распорядок монастырей, все молитвы и службы и прочее, закончил экстерном семинарию, путем некоторых ухищрений добился себе места на Афоне и развернул бурную деятельность.

Зная, что церковь не облагается налогами и таможенными сборами, дядя Леннарт, носивший в монастыре имя брат Кондратий, связался с греческими и турецкими контрабандистами и начал отправлять в Россию под видом Свято-Пантелеймоновской святой воды оливковое масло, косметику, табак, опиум и все остальное, что имело высокий спрос на родине.

Братия всех монастырей делится на две неравные части. Одни и впрямь покидают мир по велению души и сердца и проводят дни и ночи, истязая тело постом и укрепляя дух молитвой.

Увы, таковых в монастырях совсем немного — смиренных и кротких богомольцев, готовых прийти на помощь ближнему своему, отдав последнюю корку хлеба и сняв последнюю рубашку. Большинство же прячется за стенами монастыря, чтобы избежать ответственности — гражданской или уголовной, сделать духовную карьеру, подсиживая истинно верующих и спекулируя на догматизме Синода, или же вот так, как брат Кондратий, жаждут наживы.

О предприятии брата Кондратия знали все, но никто не возражал и не пытался усовестить падшего в бездну греха брата. Оно и понятно — большинство братьев кормилось с этого предприятия.

И вот однажды отец Антоний, которого совсем уже одолели разбирательства с Синодом, открыто сказал, что безобидное учение об Имени Божьем не могут обвинять в ереси стяжатели и казнокрады. Настоятель вызвал к себе Кондратия и сказал:

— Вот что, брат Кондрат. Ересь из нашей обители уже в Андреевский монастырь переметнулась, этак скоро весь Афон в ней погрязнет. Урезонь Антония. Ну, как ты умеешь. Посули ему там чего-нибудь… Смотри, не урезонишь — как ни жаль мне, а придется с тобой расставаться, потому как всяческие комиссии и ревизии мне сейчас ну никак не с руки.

Брат Кондрат был известный демагог, переговорить его не мог никто. Он взял бутылочку кагора, сыра, овощей, ковригу хлеба — и пошел замиряться с Булатовичем.

Он осторожно постучал в келью. Отец Антоний сам открыл и посмотрел на гостя. Если бы кто со стороны видел эту сцену, не смог бы не улыбнуться: Булатович был высок и статен, лицо имел почти черное от загара, а перед ним, едва не вдвое ниже, замер с дарами Кондратий, бледный, белобрысый. Не иначе, Сатана пришел уговаривать архангела Михаила супротив Отца Небесного восстать.

— Здрав будь, батюшка, — приветствовал Кондратий Антония.

— И тебе не хворать. Заходи, чего уж.

Кондратий вошел в маленькую камеру и обрадовался, что он такой маленький, иначе пришлось бы передвигаться, как отцу Антонию, сгорбившись.

— У меня, батюшка, разговор до тебя деликатный. Не откажи, выслушай.

— Говори, чего уж, — разрешил Булатович, усевшись на жесткое свое ложе, представлявшее грубо отесанный плитняк, покрытый циновкой.

Брат Кондратий начал заученную уже речь, которой охмурял всех братьев, в том числе отца-настоятеля.

— Всякой обители следует себя на что-то содержать, правильно? Хоть и не хлебом единым жив человек, без хлеба ему никак не прожить. Как ты будешь слово божье нести, если слаб и немощен? Сам знаешь, времена сейчас неспокойные, пожертвований едва хватает, чтобы концы с концами сводить, где тут о душе подумать, когда брюхо от голода сводит? Я же помогаю обители не только есть и пить, но даже веру укрепляю, потому что всякий раз с божьей помощью создаю маленькое чудо, и появляется на столе вместо воды — вино, вместо творога — сыр, вместо сухаря — овощи и свежий хлеб.

Произнося эту речь, Кондратий выбрасывал в маленькое окошко кельи, выходящее на отвесную скалу, сначала кувшин с водой, заменяя его бутылкой кагора, потом плошку с творогом, положив на ее место сыр, последним вышвырнул ржаной сухарик, и из рукава на стол вывалились помидоры, сладкий перец, хлеб…

— Не стоит дьявольские козни называть божьей помощью, — ответил Антоний. — Зря ты принес всю эту снедь, Кондратий, не нравятся мне такие фокусы.

— Фокусы? — рассердился Кондратий. — А вот все это тебе что, бог подает? И творог твой, и хлеб, и прочее? Бог тебя содержит? Нет, это люди делают всё. Старушка на богомолье приезжает, вдова, мать, что дите потеряла. Их слезы ешь-пьешь. На их последние гроши.

С этими словами он вынул из рукава медную монетку и швырнул ею в Антония. Отец не закрылся от снаряда, а ловко поймал его и подбросил на ладони.

— Вот, значит, как дело обстоит? — улыбнулся Булатович. — Спасибо за урок. А я-то, старый пень, думал, что не брать должен, а давать, как меня отец Иоанн учил.

Глаза Антония вдруг полыхнули зеленым и голубым цветом, он начал крестить Кондратия, и на каждое крестное знамение в лоб хитромудрому ключнику влетала медная монета:

— Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его.