Читать книгу "Я не умею прощать! - Наталья Берзина"

Война тогда уже была в самом разгаре. Вертушки срывались на задания каждый день. Будь то сопровождение колонн или же обработка закрепившихся в горах банд. Так что летать приходилось много и порой весьма рискованно. Дважды старшему лейтенанту Волошину приходилось сажать горящую машину. Потери в полку были просто огромные. «Стингер» мог сорваться практически с любого места. Да и тяжелые крупнокалиберные «браунинги» тоже вносили свою лепту, за считаные секунды превращая в решето боевой вертолет. Особенно тяжело приходилось, когда нужно было эвакуировать возвращающиеся с поиска группы десантников. Часто под шквальным огнем, удерживая машину над самой землей, принимали на борт раненых. В такие минуты Волошин чувствовал себя просто-напросто мишенью. Да и не он один, все, кто побывал в этом аду, по-настоящему узнали цену жизни.

Но все же Волошину повезло, он остался жив и вернулся в Союз, имея всего одно ранение и пригоршню наград. Несколько лет затишья он провел в небольшом сибирском гарнизоне. Грянувшая перестройка стала для капитана Волошина едва ли не катастрофой. Не потому, что он потерял идеалы, нет. Просто пришлось откровенно выживать. Таксил в свободное от службы время, подрабатывал где только мог. По счастью, семьи у него не было, а вот тем его сослуживцам, что вынуждены были кормить детей, приходилось совсем худо. Из полка ушли тогда многие, Волошину же уходить было некуда. Он остался.

С началом первой чеченской войны полк, в котором он служил, перебросили на Кавказ. И понеслась очередная карусель. Неподалеку от Грозного в начале весны его Ми-24 поймал «стрелу». Повезло! Высота была небольшая. Удалось посадить горящую вертушку, а затем с боем прорываться к своим. Уже на земле Волошин, возглавлявший группу, потерял половину людей. Два дня почти непрерывных боев измотали, обескровили оставшихся в живых, но они пробились, даже вытащили с собой раненых. После госпиталя майор Волошин был назначен заместителем командира эскадрильи. Новая машина, полученная взамен сгоревшей, уже имела улучшенную броню, более сильное вооружение и в большей степени отвечала условиям здешней непонятной войны. К тому времени в строю оставались только самые бесшабашные пилоты. В самом деле, чтобы летать на минимальной высоте и гонять по зеленке малочисленные, но до зубов вооруженные группы чеченцев, необходимо было забыть о том, что смерть где-то рядом. Волошин никогда, сидя за штурвалом, не задумывался над этим. Может быть, именно поэтому ему везло. Везло до последнего времени.

Они уже возвращались с очередного патрулирования. Весь полет не происходило ничего особенного. До базы оставалось не более двадцати минут лета, когда с зеленки по машине ударили из ДШК. Блистер не выдержал. В плечо горячо толкнуло, и рука повисла плетью.

– Леха, держи машину, меня зацепило! – крикнул Волошин, заваливая машину влево.

В аккуратные отверстия, оставленные крупнокалиберными пулями, врывались обжигающе холодные струи воздуха.

– Леша, держи! – повторил Волошин, но не услышал ответа. Лишь взглянув на второго пилота, он понял, что вести машину придется самому. Леха завалился на бок бездыханный, из-под шлема вытекало красное.

Преодолевая боль и головокружение от потери крови, Волошин связался с базой. О том, чтобы самому ответить огнем по врагу, не было и речи, дотянуть бы до площадки. Он добрался и даже вполне прилично посадил машину. Вот только выбраться уже не хватило сил.

Дальше все пошло по накатанной колее: госпиталь, комиссия, списание. Ничего другого не оставалось, как вернуться в родительский дом. Денег хватило на крохотную однокомнатную квартиру и сильно потрепанный микроавтобус. Два месяца ушло на восстановление автохлама и пробивание лицензии. А в середине лета в городе появилась очередная маршрутка. Почти год Волошин вкалывал как проклятый и кое-как собрал деньги еще на одну машину. Едва выпустив ее на маршрут, заложил оба микроавтобуса и купил третий. Теперь дело пошло веселее. Можно было подумать и о завтрашнем дне. Особенно сейчас, когда в его холостяцком доме появится женщина.

Незнакомое ранее чувство нежности к мужчине заполняло Татьяну всю, без остатка. Она не могла выразить словами то, что ей так хотелось передать. Молча, потому что не находила слов, она сжимала крепкую руку Волошина своими хрупкими ладошками и едва не задыхалась от счастья. Все, что ей необходимо было в жизни, – это вот так чувствовать его рядом, иметь возможность прижаться к нему всем телом, прикоснуться к его губам и… Пережить восторг от его прикосновения, еще раз увидеть несущиеся навстречу звезды… Раньше, когда она читала об этом, не верила ни единому слову. Да, соглашалась она, это иногда приятно, но, по сути, в этом нет ничего такого, о чем стоит говорить. Оказалось, есть, и еще как есть! Именно то, от чего так сильно бьется сердце, от чего кружится голова и приятная, волнующая дрожь охватывает все тело. Никогда в жизни она не хотела этого, но теперь не находила себе места, мечтая пережить те ощущения, что мог подарить ей Волошин. Неужели это даровано только любящим друг друга людям? Но тогда выходит, она никогда не любила Андрея? Жила с ним, но никогда не испытывала такой тяги к нему. Или же это Волошин такой необыкновенный? Узнать это можно, лишь сравнив, но сравнивать Волошина она ни с кем не хотела. Более того, она боялась, что он станет сравнивать ее с другими женщинами. Судя по тому, как он умело с ней обращался, их, этих самых женщин, в его жизни было немало. Как стать для него единственной и неповторимой, Таня не представляла, но безумно хотела. Она желала, чтобы Волошин начисто забыл всю свою прежнюю жизнь, начал ее с Таней с чистого листа.

Волошин не сомневался, что Таня именно та женщина, которая дарована ему судьбой. Вся его прошлая жизнь теперь представлялась как бессмысленный бег по кругу. Служба, войны, случайные курортные романы. Все как-то отдалилось, подернулось туманной дымкой. Рядом с ним оказалась настоящая, земная женщина, со своими страхами, проблемами, бывшим мужем. Волошин чувствовал в себе силы, чтобы помочь ей, оградить от всех бед, защитить. Видимо, он уродился именно таким, предназначенным для защиты. Его удел – спасать и помогать. Странная, немного крамольная мысль вдруг посетила его. А что, если удел мужчины и впрямь состоит в служении? Родине, женщине, семье? Вдруг так и должно быть? Чтобы ощущать себя нужным, востребованным, надо просто найти объект заботы и служения? Просто отбросить юношеский максимализм и согласиться с собственной вторичностью? Ведь как ни крути, но именно женщина представляет наивысшую ценность на этой грешной земле. Разве еще в глубокой древности не за право ли служения женщине развязывались войны? Разве не ради женщины первобытный охотник уходил за добычей, рисковал, только для того, чтобы принести в пещеру тушу убитого зверя? Разве ему так необходимы были шкуры и мясо? Нет, добыча нужна женщине и детям. Подрастающим, крепнущим прямо на глазах, чтобы со временем встать рядом с отцом, завести собственные семьи и так же служить им. Немногим позже к ногам своих возлюбленных мужчины стали бросать города, государства, целые империи, и только ради того, чтобы их женщины были счастливы. Чтобы позволили находиться рядом с ними. Разве не пример тому история Елены и Париса? Разве не в честь женщины на берегах Сены некогда была построена прекрасная Лютеция, впоследствии названная Парижем?