Читать книгу "Рыбки в пятнах света - Рику Онда"

class="p1">– Вот что интересно: человек сам может решать, умирать ему или нет. Может выбирать между жизнью и смертью. В этом же какой-то глубокий смысл заложен.

– А правду говорят, что массовые самоубийства леммингов – это выдумка?

– Ага. Вроде последние исследования показали.

– Тогда что это? Они стадами прыгают со скал в море. Развлечение вроде банджи-джампинга?[14]

– Может, и так… – особо не раздумывая, отвечаю я и наталкиваюсь на его серьезный взгляд. – Тарзанки? – повторяю я за ним.

Он кивает и говорит дальше:

– А насекомые, летящие летом на огонь? Они летят сами, их привлекает свет, но это же нельзя назвать самоубийством, как думаешь?

– Нет, конечно. Однако они летят и летят. Почему, интересно?

Я автоматически перевожу взгляд на фонарь в парке.

– Не знаю, в чем причина, но в тот момент они, мне кажется, переживают экстаз, – говорит он.

– То есть?

– Смерть – один из множества выборов, которые ставит перед человеком жизнь. Жизнь и смерть неразделимы, и смерть, похоже, просто часть жизни.

– Окей. Это как-то утешает. Но не придает ли это самоубийству положительный смысл?

– Нет в нем ни положительного, ни отрицательного. Я же говорю: это один из вариантов выбора. Нелогичных и бессмысленных смертей и без самоубийств хватает.

– Да, ты прав.

Ребенок, упавший на стройплощадке в колодец. Меня сюда привела та самая маленькая девочка.

Тот человек, упавший со скалы. Ведь он привел Хиро в этот мир.

Он и еще женщина в больнице, покидающая этот мир.

Мы с Хиро оказались здесь в этот момент вследствие бесчисленного количества случайных решений, принятых без нашего участия.

Если все в нашей жизни определяется выбором, то что значит – полюбить человека?

Если любовь – только средство, позволяющее генам удовлетворять эгоистическое стремление оставить потомство, то для достижения этой цели достаточно одного физического влечения.

Не является ли любовь всего лишь механизмом, обеспечивающим несовершенным и беспомощным человеческим детенышам необходимый уход после появления на свет? Но и это в конечном итоге делается, чтобы оставить потомство. То есть любовь существует не во имя любви, и если подумать, то отсутствие выхода для эмоций, которые люди называют любовью, возможно, бывает вызвано тем, что все это не опирается на единственную цель любого живого существа, каковой является воспроизводство и выращивание потомства.

– Значит, смерть – одна из форм жизни? – тихо говорю я.

Да, именно такое у меня в настоящий момент чувство.

Сейчас я измотана и не вижу ничего впереди. Мне все надоело, и единственное, на что я способна, – это пустые словеса. Я даже отвращения к себе не могу испытывать.

В такие моменты и возникает искушение умереть.

Это искушение источает сладостный аромат. Оно здесь, рядом, стоит только сделать безразличное лицо и протянуть руку.

Вот какая иллюзия создается.

Разве не удобно было бы убежать отсюда и перейти на ту сторону? Насколько все было бы проще. И я обрела бы душевный покой. Вот такие мысли.

Получается, что в каком-то смысле самоубийство влюбленных – это завершение самой жизни. Ничто с такой ясностью не способно привести к достижению пика того, что называется любовью, как смерть обоих, потому что это есть отрицание, ценой собственной жизни, возможности оставить потомство.

– Скоро рассвет, – замечает он, все так же лежа на татами, и отводит взгляд. – Небо светлеет.

Я поворачиваюсь к окну:

– Час, когда люди чаще всего выбирают смерть.

Летом солнце встает рано.

И хотя еще темно, предчувствие утра подкрадывается все ближе. В уголке неба, который видно из окна, уже ощущается дыхание света.

Сколько людей в мире сейчас переживают этот момент перед приближением рассвета? Сколько таких, кто провел бессонную ночь и теперь с отчаянием встречает утро, сожалея о том, что не смог умереть? Впрочем, кто-то, возможно, умирает именно сейчас, исполняя то, что мы не в состоянии сделать здесь и сейчас.

Или мы тоже сможем умереть?

Я тайком смотрю на него.

На его лицо вернулось обычное выражение спокойствия.

Никаких следов ярости, отвращения к самому себе, радости, удовольствия, которые я наблюдала совсем недавно. Все это куда-то исчезло, уступив место знакомой мне интеллигентной невозмутимости.

Он лежит и смотрит в потолок.

Мы, компаньоны, настолько переполнены лицемерием, заносчивостью и жесткостью, что, пожалуй, могли бы и умереть только во имя того, чтобы оправдать «достижение состояния запретной любви».

На самом деле мы никого не любим. Возможно, мы лишь видим друг в друге отражение своего себялюбия, хотя, позаимствовав у рассвета его магическую силу, могли бы превратить зеркальный мираж в настоящую любовь.

Искушение.

Вот оно – искушение.

Достаточно представить. Не осуществлять. В реальном мире финал редко бывает драматическим. В большинстве случаев он случается расплывчатым и тусклым.

Но может быть, эта ночь будет другой.

Я сжимаю в кармане рукоять ножа.

Интересно, какой финал должны встретить мы?

Глава 25

Летнее утро приходит быстро.

Не успеешь подумать, как небо на глазах начинает светлеть.

Хотим мы этого или не хотим, но ночи приходит конец.

Спина затекла, в нее будто вставлена негнущаяся доска. Знакомое ощущение. Так всегда бывает, когда просидишь всю ночь. Лишний раз убеждаешься, что вертикальное положение для человека противоестественно и что ему просто необходимо несколько часов в сутки проводить лежа.

Тем не менее ночь пролетела быстро. Хотя впечатление такое, что мы совершили очень долгое путешествие. Кажется, вечность прошла, как мы разложили на чемодане еду и стали выпивать. Всего за одну ночь я пропустил через себя целое сонмище эмоций: сомнение, страх, злость, раскаяние.

Странное душевное состояние овладело мной. Это причудливая смесь противоречивых эмоций – чувство удовлетворенности соединяется с нетерпением и усталостью, и к ним примешиваются покорность и восторг, экстаз.

Что мы смогли разрешить? Чего не сумели?

Я больше не понимаю, что происходит. И меня это не волнует.

Как бы то ни было, наступает свежее, чистое утро, которое положит конец ночи, наполненной интригами и лавированием. Утро приводит людей в себя, возвращает все в норму. То, что несколько часов назад казалось жизненно важным, представляется не заслуживающей внимания мелочью, а завораживающе яркое выглядит дешевым и блеклым.

Мысль о том, чтобы умереть вместе с ней, находится сейчас в моем восприятии на грани, которая проходит между привлекательностью этой идеи и ее бредовостью.

Чувства и мысли мешаются в голове, не дают сосредоточиться.

И вдруг краем глаза я натыкаюсь на это.

Единственный предмет, кроме чемодана, который еще остается в комнате. Все то время мы избегали говорить о нем, потому что не знали, что с ним делать.

– Аки! А с ней