Читать книгу "Дела любви. Том II - Серен Кьеркегор"

обоих напали разбойники, искалечили их, и ни один путник не прошел мимо – предположим, что один из них не мог делать ничего, только стонать, в то время как другой забыл и преодолел собственные страдания, чтобы сказать ласковые и дружеские слова, или, когда ему было очень больно, потащился к небольшому водоему, чтобы принести другому освежающее питьё. Или предположим, что они оба не могли говорить, но один из них в своей безмолвной молитве стенал к Богу о другом: неужели он тогда не милосерден? – Когда мне отрубят руки, я не смогу играть на цитре, и когда мне отрубят ноги, я не смогу танцевать; и когда я лежу искалеченный на берегу, я не могу броситься в море, чтобы спасти жизнь другого человека; и когда я сам лежу со сломанной рукой или ногой, я не могу броситься в огонь, чтобы спасти жизнь другого; но я могу быть милосердным везде.

Я часто думал о том, как бы художник изобразил "милосердие", но я рад тому, что это невозможно. Как только художник сделает это, сразу возникает сомнение, изобразил ли он милосердие или что-то другое. Милосердие, безусловно, проявляется, когда бедняк отдает пол-пенни и вместе с тем это все, что у него есть, когда беспомощный ничего не может сделать, но он все же милосерден. Но художник скорей предпочтет изобразить дар, и поэтому щедрость, и предпочтет изобразить то, что живописнее выглядит, какое-то великое достижение. Попробуйте изобразить вот это: бедная женщина, которая отдает другому единственный хлеб, который у нее есть, и вы непременно обнаружите, что вы не можете изобразить самого главного, вы можете только показать, что это один хлеб, но не единственный хлеб, который у нее есть. Датчане хорошо знакомы с опасностями моря. Есть картина с изображением отважного моряка, благодаря которому лоцманский катер так часто спасает человеческие жизни. Изображен он, и ниже с одной стороны затонувший корабль, а с другой стороны – лоцманский катер. Видите, это можно нарисовать. И как славно вести корабль по волнам, словно ангел-спаситель, и делать это смело, мужественно, и, если хотите, милосердно. О, но разве вы никогда не видели, разве вы никогда не представляли себе несчастья тех, кого, может быть, с детства или в последующие годы жизни настолько жестоко оскорбляли, настолько жестоко обращались, что они ничего, совсем ничего не могут сделать, возможно, едва ли могут выразить свое сочувствие довольно ясными словами, – неужели мы будем теперь настолько немилосердны, добавляя новую жестокость ко всем их страданиям – отрицать их возможность быть милосердными, – потому что невозможно представить, чтобы это сделал объект милосердия! И все же несомненно, что милосердие таких людей – самое прекрасное и самое истинное, и имеет еще одну ценность – они не были настолько притуплены своими собственными страданиями, чтобы потерять сочувствие к другим.

 Представьте себе бедную вдову; у нее есть только одна дочь, но природа, будто мачеха, не наградила ее почти никакими дарами, которые могли бы утешить ее мать – представьте, что эта несчастная девушка, вздыхающая под тяжким бременем, но однако она в соответствии с теми крошечными способностями, которыми она наделена, неистощима в изобретательности сделать то немногое, то ничтожное, что она может сделать для облегчения жизни своей матери. Вот, какое милосердие! Ни один богатый человек не станет тратить тысячу долларов художнику для того, чтобы он изобразил это, ибо это невозможно изобразить. Но всякий раз, когда к ним приходит благородный благодетель, помогающий матери, бедная девушка смущается, ибо "он" может сделать так много – его милосердие затмевает милосердие девушки! О да, так оно и выглядит в глазах мира, пожалуй, и в глазах художника и ценителя искусства.

 Итак, речь обращена к вам, несчастным, которые ничего не могут сделать: не забывайте быть милосердными! Будьте милосердны; это утешение для вас, что вы можете быть милосердными, не говоря уже о том, что вы милосердны гораздо больше, чем если бы я мог поручиться, что самые могущественные проявят к вам сострадание. Будьте милосердны к нам, более счастливым! Ваша несчастная жизнь подобна опасному обвинению любящего Провидения, поэтому в вашей власти устрашить остальных из нас; будьте милосердны! Воистину, сколько милосердия такой несчастный оказывает сильным и счастливым! Что милосердее – сильно облегчать страдания других, или страдая спокойно и терпеливо, милосердно стараться не мешать радости и счастью других? Кто из этих двух любит больше: счастливый, разделяющий страдания других, или несчастный, искренне разделяющий чужую радость и счастье?

 "Но главное ввсе же в том, что нуждающимся нужно всячески помогать и делать все возможное для облегчения нужды". – Так говорят благие намерения временного существования, и не могут говорить иначе. Вечность, напротив, говорит: есть только одна опасность, опасность отсутствия милосердия; даже если всякая нужда была облегчена, но нет уверенности, что это было сделано из милосердия; и если это не так, тогда страдание, что это было сделано без милосердия, было больше, чем любая временная нужда.

 Главная беда в том, что мир не понимает вечности. Временное существование имеет временное и постольку поспешное представление о нужде, а также чувственное представление о величии дара и о способности сделать что-нибудь для удовлетворения нужды. "Бедный, несчастный человек может умереть – поэтому крайне важно, чтобы ему помогли”. Нет, отвечает вечность, самое важное, чтобы ему было оказано милосердие, или чтобы помощь была помощью милосердия. "Соберите деньги, постройте нам больницы, это крайне важно". Нет, говорит вечность, самое важное – это милосердие. То, что человек умирает – это в понимании вечности не несчастье, но несчастье, если не было оказано милосердие. Примечательно, что там, под картиной, изображающей с одной стороны крушение, а с другой лоцманский катер, висит надпись: "Бедность – и насильственная смерть; процветание – и естественная смерть" – значит, смерть с обеих сторон. И вечность утверждает эту непоколебимую истину, что милосердие – это самое главное. Ни один мыслитель так не настойчив в своей мысли, как вечность; ни один мыслитель так не спокоен и так не безмятежен из-за преходящих явлений и преходящих опасностей, как вечность, что, по-видимому, подчеркивает, что наиболее важно оказывать помощь всевозможными способами; ни один мыслитель так не спокоен и так не безмятежен, как вечность. И ни один мыслитель так не уверен, что люди должны, наконец, сдаться и принять его мнение, как вечность, ибо она говорит: только подождите, мы поговорим об этом в вечности, и там разговор будет только о милосердии и только о различии между милосердным и немилосердным. О, если бы я мог представить лицо вечности, когда богач в