Читать книгу "Фартовый. Лихие 90-е - Георгий Лавров"

уделал?

Азартный — это хорошо. Играют здесь в «двадцать одно». Я жую «Белочку», а сам присматриваюсь к своим партнёрам. Но особо ничего понять не успеваю. Они заканчивают. Банковал Коля Золотой и поднял нехило, похоже. Если сейчас играют «стук», значит банк вырос втрое. Куча денег перед Золотым неслабая такая.

— Идите, молодые люди, — восклицает хозяин и приглашающе машет рукой.

— Я один играю, — улыбаюсь я, вставая с дивана. — А это сопровождение.

— Сопровождение? — удивляется джентльмен. — Телохранитель что ли? Ильдар?

— Просто товарищ, — усмехаюсь я.

— Товарищей всех к стенке поставили, — желчно замечает тощий с мешками под глазами.

Выходит, не всех. Я киваю, но ничего не отвечаю. Меня приглашают к столу, и я закатываю рукава, чтобы негде было «прятать тузов» и чтобы заранее исключить все возможные наезды.

— Ну что, — кивает джентльмен, который и есть, судя по всему, Емеля. — Как звать тебя, мил человек?

— Роман, — киваю я.

— Постой-ка, — всматривается в меня Коля Золотой. — Я ж тебя знаю. Ты неделю назад у Хана был.

Я пожимаю плечами и снова улыбаюсь:

— Может, и был. Я много где бывал. Но если ты что-то сказать хочешь, скажи сейчас, пока играть не начали.

Интересно было бы узнать его версию того, что там произошло.

— Есть, что сказать? — с интересом спрашивает Емеля у Золотого.

— Да хер его знает. Я там про другого пацанчика знаю кое-что, а этот вроде ничего не делал.

— Ну тогда всё, Золотой. Значит играй и больше вопрос не поднимай.

Золотой смотрит на меня с подозрением. Емеля закуривает новую папиросу. Жесть, конечно, зловоние ужасающее.

— Играй достойно и уважительно и вопросов к тебе не будет, — кивает мне Емеля и, положив в пепельницу папиросу, начинает тасовать колоду.

Он берёт её и точнёхонько разделяет на две равные части. Судя по толщине колоды в ней тридцать две карты.

— Ну что, — подмигивает мне он, — деньжата-то есть у тебя?

— Есть немного, — киваю я, следя за тем, как он работает с колодой.

Он вставляет одну половину колоды в другую так, что карты чередуются через одну. Одна половина проходит в другую. Понятно. Значит, торцовые грани сточены, как зубья. Слыхал я про эти приколы.

Он проделывает эту операцию четыре раза. Хитро. Через четыре раза колода в его руках оказывается сложенной точно в том же порядке, что и была до начала тасования. Ну… бляха… Друг друга же они не будут нахеривать… Значит, все силы будут на меня брошены.

Емеля протягивает мне колоду, лежащую на ладони.

— Сними.

Я берусь за длинные края, тяну на себя и… бляха… сдёргиваю небольшую стопочку карт. Эдип твою мать! Они чуть, буквально на десятую часть миллиметра, шире остальных, поэтому колода легко делится в порядке, нужном Емеле. Интересно, что это, лбы или шипёрки? Лбы — это десятки и тузы, а шипёрки — шваль, семёрки, восьмёрки и девятки.

Чувак с мешками под глазами сводит брови и бросает внимательный взгляд на Емелю. Тот кивает, мол, всё нормально. Ну-ну, нормально, значит… Вероятно, хочет меня испытать.

— Банк сто тысяч, — говорит он, и остальные игроки переглядываются.

После этого, Емеля раздаёт всем по карте, но, закончив, снимает нижнюю карту и, перевернув её, кладёт не на верх колоды, а рядом, на стол. В общем-то пофиг, но это, значит, он сможет сдёргивать карты не только снизу колоды, но и сверху. Ловкость рук, как говорится…

— Дети хлопали в ладоши — папа в козыря попал, — прищуривается худой с мешками под глазами, рассматривая свою карту.

— Ну? — торопит его джентльмен.

— Двадцать штучек, — отвечает худой. — Играть, так играть… Ещё карту.

Емеля сдаёт, вытаскивая карту снизу колоды…

— Ещё… — мотает головой морщинистый и получает третью карту. — Ещё… Сука… перебрал!

Я внимательно слежу за лицами своих противников. Морщинистый сбрасывает карты и Емеля кладёт отбой на вскрытую карту. Он сгребает выигрыш и обращает внимание на Золотого.

У того, судя по всему, недобор, и он начинает противостоять банкиру. Но в этот раз выигрывает банк с восемнадцатью баллами против семнадцати.

Я играю по-маленькой. Хотя, руки очень хотят схватить кого-нибудь «за бороду»… А тех, кто будет мухлевать, как говорится, мы будем бить по морде, по этой наглой рыжей морде.

Когда очередь доходит до меня, я спокойно спускаю десять тысяч, выплачивая выигрыш банку. В общем, Емеля радуется, а мне, по-большому счёту, пока ни горячо, ни холодно.

Я играю ровно, без закидонов и эффектных движений. Ставлю немного, присматриваюсь. Пока сливаю. Емеля выдаёт карту по своему усмотрению. Пальцы дрожат, чувствуя эту несправедливость, кровь течёт быстрее обычного, а адреналин смешивается с кровушкой и заставляет сердце стучать быстрее и быстрее.

В общем, раздачи хозяина катрана я заканчиваю близко к нулю. У меня остаётся всего пятнадцать тысяч из первоначальных ста. Ильдара, кажется, сейчас удар хватит, он даже порывается что-то мне сказать, но Емеля с усмешкой его опережает и предупреждает:

— Подсказчика под стол!

Ильдар осекается и уже не пытается мне ничего сообщать.

— Если через тридцать минут ты не понял кто здесь лох, — криво усмехается худощавый, сидящий напротив меня, значит лох — это ты.

Я не спорю, сейчас посмотрим. Если он будет мухлевать, придётся потребовать новую колоду и внимательно её проверить.

Довольный тем, как подоил меня, Емеля передаёт колоду дальше по кругу и худой, приняв её, начинает тасовать. Делает он это быстро и мастеровито, но шулерства я не замечаю.

Собственно, в дальнейшей игре это предположение получает подтверждение. Я начинаю выигрывать. Продолжаю ставить понемногу, но фарт явно поворачивается ко мне лицом.

Дрожь пальцев и возбуждение, охватывающее меня, заставляет глаза бешено гореть, и я начинаю думать, что меня могут раскусить. Это, разумеется, полная глупость, что там раскусывать, я ведь ничего незаконного не делаю, но, тем не менее, опасения заставляют меня тревожиться.

Ильдар оживает, на лице его расцветает улыбка и он с нескрываемым восторгом и азартом следит за происходящим на столе.

Тощий очень быстро спускает весь свой банк. Не только мне, но и остальным игрокам тоже. Так что моё неимоверное везение на их фоне не кажется таким невероятным.

А оно невероятное, вообще-то. На столе передо мной лежат не сто тысяч, а сто сорок пять. Я увеличил начальную сумму. Но всё это пока несерьёзно.