Читать книгу "Четвертое июня. Пекин, площадь Тяньаньмэнь. Протесты - Джереми Браун"

тихую компенсацию, – военные чиновники. 11 февраля 1990 года Цзян Цзэминь, будучи председателем Военного совета ЦК КПК, подписал приказ о награждении почетными грамотами подразделений, которые обеспечивали военное положение. Летом 1989 года шла волна пропаганды, ее цель – почтить память погибших солдат[61]. Приказ Цзяна был засекречен; объяснения, почему определенные подразделения заслуживают особого упоминания, не было. У нас есть лишь общее представление о роли 38-й армейской группы и 15-й воздушно-десантной дивизии во время событий 3 июня. Однако мы не знаем, за что разведывательный батальон 112-й дивизии 38-й армейской группы или 2-й батальон 44-й бригады 15-го полка удостоились звания героических защитников республики [Keiler 2018: loc. 850–860]. Однако мы можем догадаться, почему 1-я рота разведывательного батальона 27-й армейской группы удостоилась подобной чести: это подразделение вынудило последнюю группу протестующих покинуть площадь Тяньаньмэнь 4 июня.

Официальные почести, о которых не знал никто, кроме военных, могли быть оценены по достоинству, но повышение в звании было более значимым вознаграждением. Поиски У Жэньхуа в интернет-чатах ветеранов вооруженных сил не только выявили второго наводчика танка из Любукоу, но также позволили У Жэньхуа узнать имена, номера частей и карьерный путь почти сотни других военных. От руководителей военных округов и до командиров низшего звена – для многих из них участие в событиях 1989 года стало поводом для продвижения по службе. Полковник Цзо Иньшэн из 15-й воздушно-десантной дивизии, участвовавший в разработке планов наступления на площадь Тяньаньмэнь, стал генерал-лейтенантом, а после 1989 года – заместителем командующего Народной вооруженной полицией Китая и Пекинского военного округа. Ло Ган, чьи показания объясняли настроения танкистов в Любукоу утром 4 июня, после 1989 года прошел быстрый путь от полковника до генерал-майора и стал заместителем командующего Военным округом Внутренняя Монголия [У 2009а: 72–81].

Вне зависимости от присвоения звания военные ветераны продолжали жить своей тихой жизнью, пряча памятные наручные часы, медали и наградные книжки. Они хранили молчание. Открыто рассказавшие о своем опыте, такие как Чэнь Гуан и Ли Сяомин, являются исключением.

Даже У Яньхуэй, второй наводчик танка № 106, нетипичен. Он был активен в Сети и поначалу откровенен по телефону совсем не потому, что хотел рассказать о том, что случилось в танке 4 июня 1989 года. Он работал в коммерческом отделе ликероводочного завода «Уайт Лайтнинг» в городе Хэншуэй и искал клиентов[62].

Более типичными чувствами, которые постфактум испытывают военные – участники событий 1989 года, являются стыд, страх и желание забыть. После иммиграции в Австралию в 2001 году Ли Сяомин сказал, что ему «стыдно быть связанным с армией… Я до сих пор не могу залечить раны в своем сердце. Я постоянно чувствую боль». Ли, однако, отметил, что пока он жил в Китае, говорить о прошлом боялся. Его жена опасается, что то, что он рассказывает, находясь в Австралии, «может сослужить плохую службу тем, кто остался в Китае… И ее опасения небеспочвенны» [Wang 2003].

В 2010 году Чэнь Гуан попытался взять интервью у пяти бывших членов его подразделения для документального фильма, но никто не согласился говорить на камеру [Jacobs 2014].

Когда военные все же говорят в частных беседах о событиях 1989 года, их слова не утешают жертв. Дин Цзилинь сказала, что иногда солдаты разыскивают членов сообщества «Матери Тяньаньмэнь» и просят прощения. «Я не могу их простить», – говорит Дин. Один солдат на северо-востоке Китая встретился с семьей погибшего, он рассказал, что оружие у него было, но он не стрелял. По словам Дин, «солдат отрицал, что на улице Цяньмэнь стреляли, но у нас в организации есть женщина, ее муж погиб как раз там. Когда с нами пытаются говорить бывшие солдаты, это вызывает отвращение»[63].

Так не должно было случиться. Трагедия не была неминуемой. Жестокости и ее последствий можно было избежать. Был ли альтернативный путь?

Глава 17

Расправа. Альтернативный путь

Может показаться, что размышления о том, чего не было, мечты о непройденном пути – удел писателей-фантастов, а не историков. Однако анализ возможной альтернативы пекинской трагедии позволяет лучше понять, что же произошло в действительности. Это интеллектуальное упражнение опровергает циничные нарративы, обвиняющие протестующих в объявлении правительством военного положения или утверждающие неизбежность и пользу насильственного подавления в долгосрочной перспективе. Возможное рассмотрение альтернативных путей, основанное на свидетельствах из исторических источников, показывает, что причиной трагедии стал недостаток творческого потенциала. Что, если бы армия хранила патроны в ящиках и разгоняла бы протест мирными методами? Что, если бы высшее руководство Китая вернуло войска в свои казармы, отменило военное положение и проигнорировало протестующих? Что, если бы военные чиновники и солдаты не подчинились приказам?

Как только в Пекине началось жестокое противостояние, люди стали думать об альтернативном развитии событий. Сценарии, которые я обсуждаю в этой главе, впервые озвучены китайцами в 1989 году. После репрессий высшие лидеры, такие как Ли Пэн и Чи Хаотянь, открыто рассуждали о том, что все могло пойти по-другому. 1 июля 1989 года Ли Пэн встретился с Дэниелом Вуном, членом городского совета и бывшим мэром Серритоса, Калифорния. После встречи Вун передал журналистам слова Ли Пэна: армия была вынуждена применить летальное оружие, чтобы очистить площадь Тяньаньмэнь, – слезоточивый газ закончился, резиновых пуль не было, водометы нельзя было использовать, поскольку в гидрантах у площади не было достаточного давления [Southerland 1989]. Ли утверждал, что армия сделала все возможное, чтобы избежать кровопролития [Reuters 1989].

Ли Пэн никогда публично не рассказывал о подробностях разговора с Вуном, но в марте 1990 года генерал Чи Хаотянь, начальник штаба НОАК, сыгравший центральную роль в руководстве военной операцией, повторил заявление Ли о том, что нехватка оборудования привела к применению армией летального оружия. Он утверждал, что

НОАК пришлось открыть ответный огонь в порядке самообороны. У НОАК не было слезоточивого газа и щитов. Оглядываясь назад, мы считаем, что оборудование такого рода необходимо и что летальное и огнестрельное оружие должны применяться только в особых критических обстоятельствах. Если бы у нас были техника и снаряжение, жертв могло быть меньше [Why We Cracked Down 1990].

Утверждение Ли Пэна и Чи Хаотяня о том, что у НОАК не было другого выбора, кроме убийства безоружных граждан, из-за плохой экипировки, абсурдно. Однако это заявление отражает ущербный ход мысли китайских лидеров – мы перепробовали все, у нас не осталось времени, у нас нет других вариантов. Предполагаемое предпочтение Ли Пэна и Чи Хаотяня использовать невоенные методы перекликается с мыслями протестующих. После объявления военного положения в мае 1989 года и даже когда 3 июня раздались выстрелы, многие демонстранты ожидали и были готовы терпеть боль от резиновых пуль, слезоточивого газа и дубинок, но они не ждали смерти [Brook 1992: 134, 137]. Тем, кто помнил события на площади Тяньаньмэнь в апреле 1976 года, это казалось разумным предположением. Пекинцы могли знать, что вечером 5 апреля 1976 года полиция и рабочие ополчения использовали дубинки, чтобы силой вытеснить протестующих с площади, некоторые из них получили ранения, но, по-видимому, никого не убили [Teiwes & Sun 2004]. 1 июня 1989 года члены Политбюро, вероятно, вспоминали апрель 1976 года и считали, что для очистки площади лучше использовать рабочие патрули, а не военных [Чжан 2010: 286]. «Тяньаньмэнь 1976 года» закончилась бескровно, однако у НОАК был опыт силового подавления восстаний. Мало кто в Пекине знал о кровавых расправах НОАК в Тибете 1959 и 1989 годов, в Гуйчжоу