Читать книгу "Эшафот забвения - Виктория Платова"

– Тогда последний вопрос. Что вы сделали с телом?

Я уже задавала его Братны…

– Не стоило докучать великому режиссеру такимипустяками… Да и вам не стоит забивать этим голову. Я буду рад видеть вас всвоем ресторанчике.

Наш разговор ничего не изменил, он даже не прояснил позициисторон: мягкое давление на меня продолжается, я по-прежнему являюсь призрачнойпленницей Кравчука. Я даже знаю, что произойдет через несколько минут: Кравчукцеремонно поцелует мне руку, не забыв продемонстрировать отменные резцыдобермана, пара официантов с физиономиями Джеймса Бонда при исполнении проводитменя до машины и сдаст с рук на руки Митяю…

– Значит, я все еще не могу быть свободной?

– Это временная мера. Не обижайтесь. Думаю, вы скорораспробуете этого милого молодого человека из вашего эскорта и он вампонравится, – позволил себе скабрезность Кравчук. – Надеюсь, это немногоподсластит пилюлю…

Уж не в кровать ли женщине сомнительной красоты исомнительного возраста вы собираетесь подложить блестящего культуриста, АндрейЮрьевич? Хитрован Кравчук, казалось, прочитал мои циничные необязательныемыслишки:

– Повторяю, он в полном вашем распоряжении.

– Я учту это. В общем, я неприхотлива, самая большаястатья моих расходов – это сигареты. Белый “Житан”. А они сейчас стоят довольнодорого…

– Я увеличу вам ставку. В знак особого расположения.Сколько вы сейчас получаете как ассистент?

– Самое удивительное – ненамного больше, чем в прокате.Вы с вашим гениальным режиссером, снимая гениальное кино, проводите не самуюудачную финансовую политику.

Это было чистой правдой: из Братны, который не жалелогромных денег на кинопроцесс, невозможно было выбить мало-мальски приличнойзарплаты. Он не платил и десятой доли того, что обещал. Самым удивительным былото, что люди не разбегались, они все становились либо фанатиками егокинематографа, либо заложниками его фантастического обаяния, либо тем и другимвместе…

– Все может быть. Но политику в съемочной группеопределяю не я – это вопрос свободного выбора каждого.

Я хмыкнула – ничего себе свободный выбор, особенно в моемтеперешнем положении.

– Допустим. Но вы должны знать… Я живу…

– Я в курсе. Вы живете со слепым художником. СергейКаныгин, не так ли?

– Риторический вопрос. Я действительно живу у него. Ноон не только слеп, он беспомощен. У него сломан позвоночник, и он прикован ккреслу.

– Боюсь, он уже не так беспомощен, как вам кажется,Ева, – двусмысленно промурлыкал Кравчук.

– Вы вперлись и к нему? – с ненавистью сказала я.

– Зачем же так грубо? Просто навестили страдальца.Прикупили парочку картин за очень хорошие деньги. Ему понадобятся деньги… Онбыл неплохим художником, очень жаль, что с ним произошло это ужасное несчастье…Кстати, мои ребята застали там очаровательную молодую кошечку. Вы только одиндень не ночевали дома, и вот, пожалуйста… Похоже, ваш слепыш вам изменяет.

Я с трудом удержалась, чтобы не двинуть кулаком в лощенуюфизиономию Кравчука.

– Мне нужно хотя бы сообщить ему… Мне нужно заехатьдомой…

– Я понимаю. Вы заедете к нему, если хотите, прямосейчас. Скажете, что уезжаете на выбор натуры. На некоторое время. Скажем,недели на две.

– Думаете, что решите проблему за две недели?

– Все может быть… – неопределенно сказал Кравчук.

– Я не могу его оставить.

– Можете. Идемте, Ева.

– Вот еще что, Андрей Юрьевич… Я возьму несколькооригами… На память об этом обеде. Вы не возражаете?

– Берите все. – Кравчук был великодушен. К столуподошел метрдотель, и Кравчук что-то шепнул ему на ухо: тот коротко кивнул имгновенно исчез. Я проводила его ироническим взглядом:

– Скажите, Андрей Юрьевич, у вас весь обслуживающийперсонал похож на резидентов советской разведки в “третьих странах” или естьсчастливые исключения?

– Весь, – улыбнулся Кравчук, – это ведь все отставники,профессионалы высокого класса, которых государство выкинуло на помойку, какзапаршивевших котят. Очень неосмотрительно с его стороны…

– Пожалуй.

…В гардеробе ресторана нас уже ждал Митяй. Он по-прежнемугонял в руке эспандер. Пока гардеробщик помогал мне справиться со старенькимпальто, купленным два месяца назад на распродаже в Измайлове (на большее прискромной зарплате работницы видеопроката рассчитывать было сложно), Кравчук очем-то шептался с Митяем. На лице молодого человека застыла взрывоопасная смесьудивления, брезгливости и покорности судьбе. Бедный мальчик, тебя уговариваютни в чем не отказывать потасканной тетке, свалившейся на твою голову, не иначе.Не очень захватывающая перспектива, что и говорить. Поймав на себе потемневшийвзгляд Митяя, я широко ему улыбнулась. Похоже, нас ждут веселые расплюевскиедни.

– До завтра, Ева, – Кравчук был сама любезность, –будем надеяться, что съемки не прервутся из-за отсутствия главнойисполнительницы.

– Передавайте привет Анджею, – еще более любезносказала я.

– Вам понравился “Попугай Флобер”?

– Я в восторге. И кухня отменная.

– Жду вас в любой вечер, если, конечно, вам негде будетего провести. Я отдам распоряжение своим людям. – Любезность Кравчука перешла вприторное обожание, а лицо Митяя исказила такая гримаса, как будто егодолбанули электроразрядником для скота.

– Непременно буду. Спасибо за приглашение. Кравчукдействительно поцеловал мне руку на прощание – в этом я не ошиблась. Как неошиблась и в своих предположениях относительно Митяя. Пока мы шли к машине, егомолчание стало еще более враждебным, чем обычно, и – еще более рассеянным. Онискоса бросал на меня полные глухой неприязни взгляды – очевидно, прикидывал, скакой стороны взобраться на мою незавидную тушку, чтобы не стошнило раньшевремени. Почему так принято считать, что женщины, у которых нет никаких шансовпонравиться мужчинам, в душе – яростные нимфоманки?.. О, я знала об этом все, ямогла бы даже прочесть курс лекций на эту тему в каком-нибудь затрапезномКембридже. Никто другой, кроме меня, не мог судить так объективно, такотстраненно – за свою жизнь я успела побыть и вызывающей уныние забитойдурнушкой, и вызывающей восторг чувственной красоткой. Теперь же я была чем-тосреднеарифметическим, я пребывала в состоянии полной независимости – и ототкровенной красоты, и от откровенной некрасивости. По-другому это называлосьнаплевательством и объяснялось просто: я так долго готовилась к смерти, чтожизнь во всех ее проявлениях больше меня не волновала. Меня не волновалимужчины, разве что только те, кого я успела предать – вольно или невольно. Ноэто не лежало в сфере секса, это относилось совсем к другой области небес…