Читать книгу "Bye-bye, baby!.. - Виктория Платова"

Я поняла это, едва заглянув в комнаты. Дверцы платяногошкафа были распахнуты настежь, а большинство вещей вывалено на пол. Холодея, яприсела на корточки перед грудой тряпок и принялась разбирать их:

ярко-красная шифоновая блузка – изорвана в клочья,

белая блузка из шелка – изорвана в клочья,

лимонная батистовая блузка с жабо – изорвана в клочья,

зимняя твидовая юбка – испачкана дерьмом,

набивной жакет из Сингапура, купленный в рассрочку у мусикапрошлым летом, – безнадежно испорчен кошачьими когтями.

А газовые шарфики, которыми я любила повязывать шею,отправляясь на работу, – на их судьбе можно было смело ставить крест!

Ярость и бессильная злость захлестнули меня – но лишь намгновение, после чего сознание прояснилось, как прояснились причины вчерашнегобегства типа по имени… по имени… Тимур. Что, если ему не терпелось избавитьсяот кота? Вот он и ссудил его мне. И умчался в неизвестном направлении. Аобратной связи не существует.

«Номер закрыт».

Вряд ли в гардеробе Тимура присутствовали блузки из батистаи шифона, но… Есть масса других способов достать хозяина. Метить территорию,например. Гадить в обувь. Впиваться зубами в незащищенные части тела. Дратькожаную мебель, если таковая имеется. Пачкать обои. Превращать в осколкисаксонский фарфор.

Хорошо, что у меня нет фарфора. Однако его с успехом заменилсингапурский жакет, который жалко до слез.

По идее, злость к выходкам кота должна была накрыть меня сголовой. Но минутная вспышка прошла и больше не вернулась. Более того, япочувствовала странное успокоение – особенно когда Домино вошел в комнату,остановился в двух метрах от меня и замер, склонив голову набок. После чегопроизнес сакраментальное «мау-у-у!».

– Ну, и что ты тут отчебучил? – вполне миролюбивоспросила я.

Домино на секунду прикрыл свои миндалевидные глаза и сновараспахнул их.

– И как прикажешь это понимать?..

При ближайшем рассмотрении текстильный погром, учиненныйДомино, был посланием. Мессэджем, как любят выражаться во всех продвинутыхредакциях от Калининграда до Владивостока. Кот расправился только иисключительно с теми вещами, которые я надевала на работу. Демократичныефутболки, выпендрежная джинса, свитера, шорты, летние топики и майки дляпленэра остались нетронутыми. Положительно, Домино не нравилось моекорректорское настоящее.

Мне оно тоже не нравилось.

– Что будем делать, малыш?

Кот как будто ждал этого вопроса. Он перестал изображатьегипетскую статуэтку, подбежал ко мне, призывно мяукнул и устремился в угол задиваном. Я двинулась за ним с некоторой опаской: не то чтобы происходящеепугало меня… Да нет, оно меня пугало! Если вспомнить сон о принципе домино,закончившийся падением в пропасть. Если вспомнить мадридскую фотографию 1933года с котом на переднем плане. Если вспомнить залепленные жвачкой волосы икомпьютер, отказавший мне во взаимности вчера вечером… Что ждет меня задиваном?

Джинсовый комбинезон.

За диваном меня ждал джинсовый комбинезон.

Просторный и невыразимо замечательный, с металлическимипуговицами и металлическими суперзастежками на лямках; с попсовыми кожанымизаплатками на коленях, с попсовыми кожаными карманами на заднице. Я купила еготри года назад в маленьком секонд-хенде у «Ленфильма», отвалив сумму, которуюне стыдно было бы оставить и в навороченном бутике. Как же меня вдохновлялизаплатки, карманы и суперзастежки! Я готова была носить этот комбез не снимая,но общественное мнение в лице мусика, Милли-Ванилли и женщины из «Ленэнерго»вынесло свой вердикт:

ЭТА ВЕЩЬ ТЕБЕ НЕ ИДЕТ.

А Элина-Августа-Магдалена-Флоранс, лапуля, зависела отобщественного мнения, как никто другой в этом городе. В этой стране. На этойпланете. Потому джинсовая радость и была спрятана подальше, заныкана на самойнижней полке и завалена уймой других тряпок – дабы не впасть в искушение надетьее и носить не снимая.

И вот теперь Домино выудил ее! И не просто выудил, аподтащил к дивану.

Каким образом ему это удалось?

Будь он служебной собакой, или пастушьей собакой, илисобакой-охранником соответствующей комплекции – вопросов бы не возникло. НоДомино был слабосильным канадским сфинксом – тогда каким образом ему этоудалось? Таким же, каким он очутился в черно-белом Мадриде Картье-Брессона.Спроси что-нибудь полегче, лапуля. А лучше вообще ни о чем не спрашивай, апросто надень шмотку.

Надень.

– Ты полагаешь, я должна это надеть? – спросила яу кота для проформы.

– Мау-у! – ответил он.

– Хорошо. Только закрой глаза, а лучше – отвернись.

Фраза была произнесена только потому, что мне хотелосьпоговорить с Домино: я вообще ощущала настоятельную потребность разговаривать сним. Я хотела нравиться ему, я хотела, чтобы он нуждался во мне, чтобы он былласков со мной – ни от одного мужчины я не требовала большего! А Домино – онкак будто понял меня.

И отвернулся.

Дрожа от нетерпения, я сбросила джинсы, свитер и майку инатянула комбез прямо на голое тело. Ощущения были даже сильнее, чем в тот благословенныйпервый раз, когда суперзастежки коснулись моей кожи. Ощущения были потрясными!Стоило мне облачиться в комбинезон, как все сразу стало на свои места:

я больше не буду прежней.

И изжоги от неправильно написанного слова «аккредитация», икрапивницы от неправильно написанного слова «амбивалентность» у меня, надеюсь,не случится – а такие случаи бывали, не часто, но бывали. И ну ее в жопу,врожденную грамотность!..

– Можешь поворачиваться, – скомандовала якоту. – Как тебе?

Домино был в полном восторге. Он разбежался, едва касаясьлапами заплаток на коленях, вихрем пронесся по лямкам и замер, очутившись наплече. Он лизнул меня в ухо, потерся мордой о мой подбородок и снова заурчал,как маленький трактор.

Мусик, Милка и женщина из «Ленэнерго» были посрамлены! Вподтверждение этого мне даже не нужно было смотреться в зеркало. Домино – воткто оказался моим зеркалом. Моим увеличительным стеклом. Если Домино одобрилэтот отвязный, отпадный, мальчиковый, хулиганский наряд – значит, он мне идет.Значит, впредь я буду носить вещи, подобные этому чудному комбезу. Вот икуртка, купленная в «Путамайо», – она тоже вписывается в новый образ.

Пройдясь по комнате с котом на плече (и как только онумудряется держаться?), я сунула в рот кончик новоиспеченной концептуальнойкосицы и задумалась: если новый образ – это намек на новую жизнь, то чем я будув ней заниматься?

Не корректурой точно.

И не журналистикой, в гробу я видела журналистику.