Читать книгу "Сезон долгов - Елена Хорватова"

– Митя, я как раз собирался с тобой поговорить об этом, – оживился вдруг Феликс. – Послушай, не нужно ничего продавать и, тем более, идти к кому-то мальчиком на побегушках. Я уже имел счастье послужить в помощниках присяжного поверенного и знаю, что это за синекура. Я дам тебе денег на организацию собственной адвокатской практики!

– Нет уж, я подобных одолжений не принимаю! Даже не предлагай.

– Ну вот, уже и обиделся. Послушай, остынь и раскинь мозгами – тут ведь нет ничего оскорбительного для тебя. Я всего-навсего приглашаю тебя в компаньоны, это не подачка. Откроем адвокатскую контору «Князь Рахманов и Колычев», у меня в Москве есть особняк, тоже от тетки достался. На Пречистенском бульваре, место хорошее и дом хороший, займем его под контору, что ему пустым стоять. В московской адвокатуре у меня найдутся надежные связи. Знаешь, князь Урусов, знаменитый адвокат, – мой дальний родственник, и с тех пор как мы, Рахмановы, поправили свои денежные дела, Урусов очень хочет с нами по-родственному сойтись поближе. Он тебе поможет ускорить процесс вступления в адвокатуру, из любезности к нам с матушкой. А я и так уже присяжный поверенный, хоть делами почти не занимаюсь. Так что проблем никаких я не предвижу. Заведем с тобой дело на равных – мои деньги, твой труд, это справедливо. Тем более, я-то знаю, что беру в компаньоны первоклассного юриста, а не какого-то неизвестного мне шаромыжника. Я все равно полгода буду проводить здесь, в южном имении, потом мне давно хотелось по заграницам поездить, и в Петербурге бывать приходится по делам – у меня там дома и другая недвижимость... В Москву разве что на пару месяцев наведаюсь. Посему делами конторы придется в основном заниматься тебе. Но то, что ее название будет украшать мой княжеский титул, поможет тебе избежать всех мелких неприятностей. Я уже не раз смог убедиться – в России княжеский титул великая вещь. Митя, чтобы тебя уговорить, мне приходится произносить такие рассудительные речи, что самому противно. Ну, соглашайся и по рукам. Неужели ты хочешь, чтобы я всю свою жизнь оставался перед тобой в неоплатном долгу? Позволь уж и мне чем-то быть полезным.

– Ладно, – рассмеялся Колычев. – Уговорил. У меня все равно нет пока никаких других планов, а ты все так хорошо придумал.

– А ты полагал, я всегда являю собой лишь воплощенное легкомыслие? Нет, я тоже порой могу тряхнуть мозговыми извилинами. Но только учти, Митя, тебе сразу же по приезде в Москву придется самому заняться всеми делами – я ведь обещал Вере, что мы уедем осенью в Ниццу. Я переведу нужную сумму денег в московский банк, дам тебе доверенность на пользование счетом, особняком, на ведение дел от моего имени и рекомендательные письма к моей родне – Урусовым и еще кое к кому. А остальное ты уж, братец, как-нибудь сам. Ладно?

– Конечно. Что там останется? Сущие пустяки, – согласился Колычев.

– Ну вот и славно. Так ты все-таки хочешь ехать завтра? Задержись хоть на недельку! Нет? Ну ладно, Бог с тобой, упрямец. Я распоряжусь, чтобы садовник подготовил к твоему отъезду корзины с фруктами, с виноградом и букет роз из теплицы, парковые розы уже отцветают.

– Феликс, голубчик, зачем губить для меня розы, я ведь не барышня, пусть цветут.

– Ты не барышня, но как знать, с кем сведет тебя судьба в поезде. Дорога всегда чревата неожиданностями. Может статься, сведешь в вагоне приятное знакомство с какой-нибудь красоткой, вот тут южные розы как раз придутся кстати...

– Ваше сиятельство, к вам госпожа Старынкевич с дочерью! – доложил вышедший на террасу лакей.

Лицо Феликса приняло страдальческое выражение.

– Опять, – прошептал он Дмитрию. – Нет, я никогда не избавлюсь от этого кошмара! Пожалуй, я поеду завтра вместе с тобой в Москву, а оттуда уже в Ниццу. Хорошо, Митя? Только Веру с собой возьмем.

– Феликс Феликсович, дорогой друг мой! Мы с Ирэн были просто потрясены, когда узнали о вашей утрате! – затараторила мадам Старынкевич, выходя на террасу. – Какая страшная трагедия! И как много стало для нас теперь понятным... Мы сострадаем вашему горю. Примите самые искренние соболезнования от меня и от Ирочки. Мы рыдали, просто рыдали... Теперь вам, как никогда, нужна помощь друзей, чтобы справиться с горем. Располагайте нами, князь, мы готовы оказать вам любую помощь!

Феликс, раскланявшись с дамами, взглянул на Дмитрия и прошептал одними губами:

– В Москву, в Москву!

Книга втораяЧужой грех

Глава 1

В зале Окружного суда было непривычно многолюдно: сегодня должно было слушаться дело, вызвавшее широкий резонанс в обществе и полемику в прессе – дело об убийстве купчихой Анастасией Покотиловой своего мужа, крупного текстильного магната, купца первой гильдии Никиты Покотилова.

Среди публики мелькали лица самых известных московских предпринимателей и богатых купцов, какие-то роскошно одетые женщины под вуалями; завсегдатаи судебных процессов, ходившие в Окружной суд как в театр, спугнутые с привычных мест, жались в задних рядах, перешептываясь и оглядывая присутствующих с жадным любопытством...

Наконец судебный пристав, выйдя на середину зала, оглушительно прокричал: «Суд идет!» Публика, шурша нарядами, встала. На возвышение, к крытому зеленым сукном столу величественной походкой поднялись председатель и два члена суда в расшитых золотом мундирах. Прокурор занял свое место за конторкой справа от стола судей, неподалеку от казенного киота, с которого скорбно взирал на присутствующих Христос в терновом венце.

Председательствующий, высокий хмурый человек в густых, тронутых проседью бакенбардах, просмотрел бумаги, задал какие-то незначительные вопросы судебному приставу и секретарю, а потом распорядился ввести подсудимую.

Зал затаил дыхание – так публика ожидает явления примадонны в день бенефиса. Вот сейчас появится она, эта жестокая и коварная особа, способная на убийство, презревшая все святые заповеди... Какая же каинова печать лежит на ее челе?

В дверь вошли двое рослых жандармов с саблями наголо. Между жандармами неуклюже семенила в арестантских ботинках худенькая молодая женщина с испуганным лицом.

Публика зашумела. Женщина оказалась в прицеле множества любопытных взглядов и совершенно смешалась. Несмотря на арестантский наряд – грубый халат, слишком широкий для ее хрупкой фигурки, и простой белый платочек, – ее природное изящество бросалось в глаза, его не могли скрыть даже эти убогие казенные тряпки.

Лицо женщины, побледневшее от многомесячного тюремного заключения, было совсем юным; серые глаза, казавшиеся огромными и бездонными из-за окруживших их темных теней, следов горькой бессонницы, глядели на мир с покорностью и безысходной тоской.

Подсудимая заняла свое место на скамье, отделенной от публики дубовой загородкой, и все с той же тоской оглядела зал суда.

– И этакая-то пигалица человека убила, – вздохнул бородатый купец, сидевший в первом ряду. – Ох, грехи наши тяжкие... И как в такой ручонке револьвер-то удержался...