Читать книгу "Лживая взрослая жизнь - Элена Ферранте"

2

Как только Роберто умолк, тетя потащила меня к Джулиане. Меня поразило то, насколько она изменилась: теперь ее красота показалась мне детской. Она совсем не накрашена, отметила я, цвета одежды абсолютно не женские; мне стало неловко за свою короткую юбчонку, густо накрашенные глаза и губы, глубокий вырез. Мне здесь не место, подумала я… а Джулиана тем временем шептала: “Как же я рада тебя видеть, тебе понравилось?” Я забормотала что-то приятное в ее адрес, восторженно отозвалась о выступлении ее жениха. “Давайте мы вас познакомим”, — вмешалась Виттория, и Джулиана повела нас к Роберто.

— Это моя племянница, — гордо заявила тетя (и мне стало совсем неловко), — очень умная барышня.

— Я не умная! — почти крикнула я и протянула ему руку: мне хотелось, чтобы он хотя бы легонько коснулся ее.

Он, не пожимая, подержал мою ладонь в своих и, ласково взглянув на меня, сказал: “Очень приятно”. А тетя все ворчала: “Она слишком скромная, не то что мой брат, который всегда был зазнайкой”. Роберто спросил меня про учебу — что мы проходим, что я читаю. Длилось это несколько мгновений, но мне показалось, что он спрашивает не из простой вежливости, и я вся похолодела. Я пробормотала что-то про скучные уроки, про трудную книжку, которую читаю уже несколько месяцев, а она все не кончается — в ней говорится о поисках утраченного времени. Джулиана еле слышно сказала Роберто: “Тебя зовут”, но он не отрывал своих глаз от моих, он явно удивился, что я читаю такую прекрасную и такую сложную книгу, и обратился к невесте: “Ты говорила, что она способная, но она не просто способная”. Тетя приняла гордый вид, повторила, что я ее племянница; тем временем несколько прихожан, улыбаясь Роберто, кивали в сторону священника. Мне хотелось сказать что-то, что ему бы запомнилось, но в голове было пусто, я ничего не придумала. Его уже куда-то тащили — он был всем нужен, — так что он попрощался, огорченно взмахнув рукой, и сразу оказался в плотной группке, где стоял и дон Джакомо.

Я не решилась проводить его даже взглядом, а осталась рядом с Джулианой — она вся светилась. Я вспомнила фотографию ее отца на кухне у Маргериты, вспомнила пляшущий огонек лампадки, из-за которого глаза Энцо будто сверкали, и мне показалось странным, что его дочь, унаследовав отцовские черты, все же выросла настоящей красавицей. Я поняла, что завидую ей, ее изящная фигура в бежевом платьице, ее чистое личико наполняли все вокруг радостной силой. Когда я с ней познакомилась, ее энергия проявлялась в слишком громком голосе и бурной жестикуляции, теперь же Джулиана вела себя сдержанно, словно гордость за то, что она любит и любима, невидимыми нитями укротила излишнюю живость манер. Она неловко сказала по-итальянски: “Я знаю, что с тобой приключилось, мне очень жаль, как я тебя понимаю!” Она даже взяла мою ладонь, как только что сделал ее жених. Мне не было неприятно, и я честно рассказала ей о страданиях мамы, хотя краем глаза все время следила за Роберто, надеясь, что он ищет меня взглядом. Этого не было — наоборот, я заметила, что он со всеми разговаривает с тем же сердечным вниманием, которое проявил ко мне. Он не торопился, не отпускал своих собеседников и делал так, чтобы те, кто толпился вокруг, чтобы поговорить с ним, согреться в лучах его теплой улыбки, полюбоваться его лицом, в котором все казалось неправильным, постепенно начинали беседовать друг с другом. Если я подойду, подумала я, он наверняка уделит мне внимание, втянет в спор. Но тогда мне придется выражать свои мысли яснее, и он сразу же догадается, что все это неправда, что я вовсе не умная, что мне ничего не известно о вещах, которые для него важнее всего. Меня охватило отчаяние, настаивать на разговоре с ним было бы унизительно, он бы подумал: вот это невежда! Поэтому, хотя Джулиана меня удерживала, я объявила, что мне пора уходить. Она стала настаивать, чтобы я пообедала с ними: “Роберто тоже пойдет”, — сказала она. Но я уже была напугана, мне буквально хотелось сбежать. Я быстро вышла из церкви.

Когда я оказалась на улице, от свежего воздуха у меня закружилась голова. Я оглядывалась по сторонам, словно только что вышла из кино, где смотрела захватывающий фильм. Я не просто не имела ни малейшего представления, как вернуться домой, но меня это и не волновало. Я бы осталась здесь навсегда: спала под портиком, не пила и не ела, довела бы себя до смерти, думая о Роберто. Прочие чувства и желания не имели для меня в тот миг никакого значения.

Я услышала, что меня зовут: это была Виттория. Она принялась назойливо меня удерживать, но потом сдалась и объяснила, как вернуться на виа Сан-Джакомо-деи-Капри: на метро доедешь до пьяцца Амедео, там сядешь на фуникулер, потом от пьяцца Ванвителли дорога тебе известна. Увидев, что я словно оторопела (“Что такое? Ты не поняла?”), она предложила отвезти меня домой на машине, хотя и собиралась на обед к Маргерите. Я вежливо отказалась; тогда она снова принялась сюсюкать со мной на диалекте, гладить по голове, хватать за руку, пару раз она даже чмокнула меня в щеку влажными губами, и я вновь убедилась, что передо мной не мстительная фурия, а несчастная одинокая женщина, которой хочется, чтобы ее любили, и которая была ко мне сейчас особенно расположена, потому что благодаря мне предстала в выгодном свете перед Роберто. “Ты молодец, — сказала она. — Я изучаю это, читаю то, молодец-молодец”. Я чувствовала себя виноватой перед ней не меньше, чем был виноват мой отец, и захотела исправиться: порывшись в кармане, я достала браслет и протянула ей.

— Я не хотела тебе его отдавать, — объяснила я, — мне казалось, что он мой, но на самом деле он твой, он должен быть у тебя и больше ни у кого.

Виттория подобного не ожидала, она взглянула на браслет с заметной неприязнью, словно это змея или дурной знак.

— Нет, я его тебе подарила, главное, что ты меня любишь.

— Возьми.

В конце концов она неохотно взяла браслет, но на руку не надела. Она положила его в сумочку и стояла рядом со мной, тиская меня, смеясь и напевая, пока не приехал автобус. Я села в него с таким чувством, будто каждым своим шагом ставлю точку, будто я неожиданно оказалась в своей новой истории, в своей новой жизни.

Я проехала несколько минут, сидя у окошка, когда услышала настойчивые гудки. На полосе обгона я увидела спортивный автомобиль Розарио. Коррадо бешено махал руками и кричал: “Выходи, Джанни, иди сюда”. Значит, они где-то прятались и терпеливо ждали меня, воображая, что я готова исполнить любое их желание. Я глядела на них с симпатией, сейчас, когда они мчались, подставляя лица ветру, они казались мне милыми и совершенно обыкновенными. Розарио вел машину и одновременно помахивал рукой, показывая, чтобы я выходила. Коррадо орал: “Мы будем ждать тебя на следующей остановке, поехали развлекаться”. Он глядел на меня так, словно приказывал, надеясь, что я послушаюсь. Поскольку я улыбалась с отсутствующим видом и не отвечала, Розарио тоже поднял глаза, чтобы понять, как я намерена поступить. Глядя на него, я помотала головой и беззвучно сказала: “Я уже не могу”.

Тогда автомобиль рванулся вперед и быстро обогнал мой автобус.

3

Мама удивилась, что поездка в Казерту оказалась такой короткой. “Как же так, ты уже вернулась? — проговорила она вяло. — Случилось что-то плохое? Ты с кем-то повздорила?” Я могла промолчать, запереться, как обычно, у себя в комнате, врубить музыку на полную громкость, читать и читать об утраченном времени, да о чем угодно, но я этого не сделала. Без лишних слов я призналась ей, что ездила не в Казерту, а к Виттории. Увидев, что мама побледнела от разочарования, я сделала то, что не делала уже несколько лет: села к ней на колени, обвила руками шею и стала тихонько целовать ее в глаза. Мама сопротивлялась. Она сказала, что я уже большая и тяжелая, стала бранить меня за то, что я ей соврала, что я так оделась, так вульгарно накрасилась, но при этом своими худыми руками она обнимала меня за талию. Потом мама спросила про Витторию: