Читать книгу "Молитва из сточной канавы - Гарет Ханрахан"

Однако, коль дело в этом, то не было б тут настенных рисунков, а внутренние коридоры перегораживали бы разлагающиеся трупы и мутная жижа пруда. Здесь обитали люди, догадалась она, горстка бездомных бродяг, кому некуда больше идти. Таких, как она, когда приплыла в Гвердон. Такова Мойка – где сухо, там ненастной ночью и кров.

Сейчас, правда, тут никого, и это говорит в пользу второй причины – здание охраняется. Во время своего краткого заточения она никого, кроме Джери-ловца, не встречала, но Шпат сидит уже несколько дней. Ловец никак бы не управился в одиночку.

С противоположной стороны улицы она изучила дверь литозория, узкую смотровую щель и решетку для общения, сделанные, чтобы люди могли навещать своих хворых родственников, не опасаясь к ним прикоснуться. Бюст суроволицего мужа взирает с постамента над дверью. Каменный человек иного сорта, этот – прекрасно сложен и гладок до совершенства, однако кто-то расколотил ему глаза и постарался зацарапать имя под бюстом. Она смогла прочитать лишь первую букву К. Раньше Кари того б не заметила, но профессорские наставленья пошли впрок, она обратила внимание – подле бюста ни одного религиозного символа. Этот дом – ответ на чумное поветрие новой, гражданской власти, стало быть, возведен не более тридцати лет назад.

На уровне человечьего роста литозорий окон не имел, а те, что на втором этаже, заложены кирпичами. Внутри поместится целая армия охраны.

Кари двинулась вокруг строения. Сейчас в этой части Мойки затишье. Наверху, на Долу Блестки, пожары еще не погасли, но уже взяты под контроль. Ближние переулки и спуски в основном пусты. Настал шухерной, воровской час, когда честные люди спят.

Минута колебаний – а вдруг Шпат уже не здесь? Ее предпосылка – одна картина в голове. Покамест видения сбывались, но на них боязно полагаться. Джери, ловец воров – охотник за головами, не входит в городскую стражу. Он только охотится на жуликов в розыске и передает их дозору. За голову Шпата, как члена Братства – полноценного члена, а не захудалого приспешника, как она, – назначена награда. Если Джери обналичил узника, то Шпата увезли на мыс Королевы. В застенках крепости он недосягаем.

Она завершила обход вкруг литозория. Домина больше, чем ожидалось, раскинулся множеством комнат и помещений. Одну секцию отчуждил город и превратил в доходный дом, но все равно оставался огромный комплекс палат и караулен, часовен и залов собраний. Столовые, где прежде жертвам хворобы с хрустом раздвигали застывшие челюсти, чтобы накачать луковой похлебкой и поддержать жизнь тем, кому отказали рты и конечности. Ранее на первом этаже располагались и другие выходы, но все они замурованы, только этот надежно заперт.

Дверь новая и прочная. Этим путем не пройти. Слишком долго. В Мойке слишком много любопытных глаз. Если ее поймает Джери, есть шанс, что отошлет к Онгенту. Если дозорные, то хорошо, если просто побьют. Окажись здесь сальник или братия Хейнрейла – она упокоится в сточной канаве.

Она опять в обход подкралась к жилой секции, в животе порхала тревога. У парадной не было входных дверей, только арочный проход к неосвещенному лестничному колодцу. Она юркнула внутрь. Хороший способ остаться незамеченной – вести себя так, будто ты в полном праве тут быть. Ходи по-хозяйски, здесь все твое. Вот только здешние постояльцы не привыкли к гордой походке. Как она, они сутулятся, шныряют и прячутся. Лестница смердела мочой. Непристойные каракули на стенах перемежались набожными бреднями. Это обиталище получше того, где она жила, прибыв в город, но хуже квартирки, которую они делили со Шпатом. Три пролета вверх, и она обнаружила заколоченное окно, по идее, выходившее на крышу литозория. Разумеется, его заколотили, чтоб не напоминать о моровом бараке за соседней дверью.

Снизу эхом донеслись голоса. Пьянь на улице переругивается. Она замерла, пока голоса, миновав арку, не стихли. В одной из доходных комнат кто-то заворочался, посыпая хмельной бранью всех колдырей, потом снова уснул.

Кинжал так и был бесполезен, опутанный алхимическим шнуром, но с ней кухонный ножик, взятый напрокат у Эладоры. Им получилось поддеть и оторвать от окна угол одной из реек, прежде чем дешевое лезвие переломилось. Высвободив доску, она осторожно опустила ее на пол и отодрала другую планку. Протиснулась в проем, вывернулась и сползла на мшистую крышу литозория.

Полезла по скату на четвереньках. Зелень заляпала пальцы, ладони, передник дурацкой ученической рясы. Плечо, куда ударил ножом сальник, заныло, но бинты, наложенные Онгентом, держались, и рана навряд ли откроется снова.

Интересно, как она собирается вытаскивать Шпата из здания, пусть даже заберет его с острова? Не похоже, что каменный человек сумеет карабкаться по крыше, как она. Если она его каким-то образом сюда подымет, старая гнилая черепица проломится под тяжестью. С парой охранников Шпат разберется, нет проблем, кулаки-валуны одним ударом размажут бакланью башку, но поднимется шум. Они привлекут еще больше внимания и намного больше неприятностей.

Может быть, сальники сдохли. Может, все восковые отливки были стянуты на улицу Желаний, под щупальца-бритвы веретенщика. И тогда они со Шпатом попросту выйдут через дверь.

Отвлекшись, она перенесла вес не на ту плитку.

Вскользь, вниз, едет, падает, несется навстречу отвесному краю. Три этажа – и брызги на мостовой. Она удержалась, врезалась в старый сливной желоб, рука зачерпнула новой слизи с голубиным пометом. Кари заползла обратно на крышу, в этот раз более осмотрительно.

Крыша – это мешанина углов и старых дымоходов. Когда Джери вынес ее из водной тюрьмы, она была в беспамятстве. Черт, да когда вносили, она и тогда отключилась, стукнутая видениями оба раза. Будь в сознании, могла бы запомнить маршрут и вычислить, где открытый водный зал относительно главного входа. Вот сука! Вдобавок – а был ли Шпат в литозории?! Перед тем как продать Кари Онгенту, Джери мог перевезти ее в свой кабинет из другого застенка.

На другом конце города зазвучали удары колокола. Три на заутрене.

Нищий Праведник не звонил. А ведь ближайшая церковь. Ее распев будет отчетливей всех, но храм молчал. Последний раз она слышала звон оттуда прямо перед грезой, когда веретенщик пожрал пухленького священника.

Ответ шарахнул ее подобно наваждению, только нет боли и тело при ней, озарило лишь осознанием – ясным и ярким.

Колокола. Это же колокола! Колокола каким-то способом насылали на нее эти видения. Сейчас прочие церкви, троица на Священном холме и те, что за ним, чересчур далеко, их бой не затрагивал ее так, как раньше. Она чувствовала их, ночная прохлада хрустела от их непрошеной силы, мучительных, насылаемых образов, но звон не отдавал в голову ударами неподъемных кувалд.

Она осторожно встала. На осклизлой черепице попробуй не оступись, но она не встретит их на коленях и не падет пред ними ниц. Довольно.

Затем она вслушалась в колокольные переливы. Открылась летучим их образам. И поскольку их разноголосье звучало негромко, на сей раз попыталась управлять ими.

Она глядит на себя с другой стороны города. Видит себя, как в подзорную трубу, вопреки расстоянию, вопреки темноте. Так, будто дом, на котором она стоит, его кирпич и известь, дерево и откровенно вульгарная черепичная плитка – всего лишь фантомы, а она – единственное здесь настоящее и живое. У нее нет глаз, но ее внимание дробно смещается. Вон на том конце крыши, за коньком, открытый небу квадрат. И в нем, окруженный водой, ставшей в видении туманной и блеклой, находится Шпат.