Читать книгу "Велесова ночь - Лариса Капелле"

Бусыгина отвечала спокойно, как на духу, глаз не прятала и слова не подыскивала. У Анны возникло ощущение, что ворожее она может доверять, поэтому вокруг да около ходить не стала и спросила в лоб:

– Варвару отравили?

Марфа только головой кивнула и горестно вздохнула.

– Кто тебе Варварино тело показал? Артемий?

– Он самый, Лыкова приказала меня на двор не пускать, а он меня тихонько провел.

– А яд тебе известен?

– Не знаю, как по-вашему, а у нас ее адамовым корнем кличут, только он у нас не растет, мне его с юга купцы привозили, от подагры лучше его нет…

– Кто-то из Лыковского поместья случайно его у тебя не спрашивал? – не очень-то надеясь, поинтересовалась Анна.

– Нет, – просто ответила Бусыгина.

– А что у тебя Василий Лыков делал?

– Ответа на загадку искал.

– Какую-такую загадку?

– Втешмятил себе в голову, что мне секрет красного железа сорока ступеней известен, вот и приходил, выспрашивал!

– Булата?

– Его самого, да только ничего мне про ту сталь неведомо, в травах я разбираюсь, а вот про булат, ни красный, ни синий толком ничего не знаю! Сказала, в оружейной слободе ответа на вопрос искать.

– Тогда почему он решил, что знаешь?

Марфа отвела глаза.

– Говори! – приказала Анна.

– Варвара ему рассказала, что мне любой секрет известен, вот он и вяжется! Поэтому и Прасковья Игнатьевна мне приказала на пороге не показываться! Мол, все мы Васю с прямого пути сбиваем! А что его сбивать, во дворце ему делать нечего, скука и маета, его к делу бы пристроить, к оружейных дел мастерам! Я одного из них, Никанора Щелкалова, от ожогов лечила, так он мне своим булатом синей московской выковки хвастался, мол, хоть и долго искал, а секрет нашел. Ему сам воевода Дорогомилов заказ на сабли дал, потому как износа его сабелькам нет!

– То есть Лыкова вам отказала в приюте из-за Васи, а вовсе не из-за отравления калашника?

– Да никого я не травила, Богдана Еремина я лечила, правда, от камней, только чудится мне, что у молодой вдовушки рыльце в пушку, даже месяц после смерти мужа не подождала, а решила с помощником Ереминском обвенчаться, сыновья Богдана от старой жены так от меня и отстали, даже младшенький извиняться приходил, мол, не держи зла… Сейчас ищут, как вдовицу отцовскую к стенке припереть…

– То есть неправда это все про калашника? – вмешалась в рассказ осмелевшая Василиса, – а то все бабы на базаре только об этом говорили.

– Ну сейчас о другом будут говорить, Москва всегда слухами полнилась, – покачала головой колдунья, – если хотите знать, то никакой Черной книги у меня нет. Травам меня маменька научила, Варю тоже многому, потом уж выбрала, кому из нас знахаркой стать, а кому в миру работать. Правда, сначала моего согласия попросила, на такое дело только вольной волей пойти можно, заставить никого нельзя.

– А правда, что чернокнижник, силу свою перед смертью не передавший, каждую ночь в дома своих близких приходит, в окна стучит, шарится везде, а когда и весь домашний скот истребляет? – продолжила расспрашивать колдунью карлица.

– Дурость это людская, вот что! Меньше сказки слушай, лучше спать будешь, – одними глазами усмехнулась Марфа, – а то только страх тебя по жизни и вести будет!

– Страх многих ведет, – задумчиво произнесла Анна, – все мы в потемках блуждаем и за малейший лучик цепляемся, был ли он светом или тьмой.

– Правда твоя, боярыня, – ведунья замолчала.

– Ты Мельникова знала?

– Ивана-то? Знала, как не знать, – усмехнулась Марфа.

– Он мог адамов корень найти?

– Мог.

– Ты думаешь, он повинен в смерти Варвары?

– Этого сказать не могу, – спокойно ответила Бусыгина.

– Как же так, может, в гадании тебе правда откроется? – встряла Василиса.

– Никакое гадание тут не поможет! В чужую голову проникнуть никакое узорочанье не поможет. Тут другим искусством владеть надо, а его не знаю.

– Жалко, а то как хорошо, посмотрел в зеркало, заклинание сказал и убийцу увидел, – разочарованно протянула карлица и со жгучим интересом в глазах добавила, – а могу ли я еще тебя о чем-то спросить?

– Спрашивай, – разрешила колдунья.

– Правда ли, что секрет вечной молодости знаешь? Говорят люди, что износу тебе никакого нету.

– А ты как думаешь?

Василиса пожала плечами:

– Люди зря говорить не будут.

– Люди твои говорят много и зря, и не тебе об этом не знать, – почти резко ответила Марфа, и застарелая обиды прозвучала в ее голосе.

– Тогда почему, когда знахарка вроде тебя совсем старая становится, на смену ей молодая, веселая появляется?

– Ничего в этом колдовского нет. Это все людские побасенки. Никакой вечной молодости нет, просто, когда момент прийдет мне уходить, на смену мне придет моя дочка.

– У вас есть дочка?

– Конечно, у всех Бусыгиных до меня были дочки. И моя мать для всех была Марфой Бусыгиной. Так нам на роду загадано, а почему, никто не ведает.

– Значит у каждой из вас только дочери рождаются, одна или две.

– На большее мы право не имеем. Только дочери и только одной можем наше умение передать…

– А если сын родится? – не выдержала Василиса.

– Не родится, – уверенно заявила Бусыгина.

– Никакой смертной женщине не дано выбирать, кого рожать: мальчика или девочку, – вернулась в разговор Анна.

– А я вас, боярыня, верить не заставляю. На что мне ваша вера. Вы сами пришли, я вас к себе не звала! Вы спросили, а я ответила. Да только перед тем, как говорить, что бывает, а что не бывает, сто лет прожить надо, и то маловато будет. А вам, боярыня, еле за двадцать-то и перевалило. Так что не судите, рано вам еще судить!

Марфа отвечала прямо, не лебезила, не заискивала. Анне она нравилась все больше. Внезапно грусть, словно рябь по воде, пробежала по лицу ведуньи, и она болезненно поморщилась. Зябко повела плечами и неожиданно скорбным взглядом окинула боярыню с ног до головы. Той от выражения глаз Бусыгиной стало не по себе. А от последовавших за этим слов Марфы Анне стало совсем уж дурно.

– Хоть не к добру вы ко мне явились, но сами того не зная поможете. А дочка моя пока в Угличе, у бабки Маневы, в Урочицкой слободе живет.

– Почему вы мне это все рассказываете.

– Говорит мне что-то, что именно тебе выпадет о последней Бусыгиной позаботиться. А теперь уходите обе! – тон неожиданно стал сухим и резким, и в глазах промелькнула открытая враждебность.

Так ничего и не поняв, Анна с Василисой оказались за порогом казавшегося таким приветливым домика. Переглянувшись, госпожа со служанкой молча отошли на достаточное расстояние и только потом осмелились заговорить.