Читать книгу "Фурии - Кэти Лоуэ"

– Вайолет, – снова проговорил он.

Я закрыла глаза, наполненные слезами, почувствовала его дыхание, слишком близко, слишком остро.

Он открыл дверь, и, не говоря ни слова, я выбежала под благодатный покров ночи.

– Я передумала, – сказала я, задыхаясь, с трудом сдерживая хлынувшие потоком слова. – Это надо сделать. Мы должны заставить его…

Я услышала стук закрывающейся двери, гул голосов, доносившийся из дома Робин, стал глуше. Это был мой первый после долгого перерыва звонок Робин. Раньше я бы принялась расспрашивать, как дела у месье, в надежде разузнать маленькие домашние тайны – о близких она говорила мало, лишь закатывала глаза да постанывала.

– Уверена? – тихо спросила она с несвойственной ей нервозностью и даже оттенком чего-то похожего на страх.

Я помолчала.

– Ты тоже передумала?

– Мам! – крикнула она; я вздрогнула, отвела трубку от уха. – Положи вторую трубку, это всего лишь Грейс. – Послышался негромкий щелчок, повисла мертвая тишина. – Не обижайся, просто Грейс она знает, а тебя нет.

Я пробормотала что-то, чувствуя, как из-за этого комментария моя решимость убывает.

– Что ж, если ты и впрямь готова, – едва слышно продолжила Робин, – я с тобой. Только тебе придется уговорить остальных. Они не откажутся, но должны быть уверены, что это все ради тебя.

Я услышала, как в гостиной мама поднялась с дивана и зашлепала на кухню, придерживаясь по дороге за мебель, которая дребезжала и скрипела от ее прикосновений. Я посмотрела на свои руки: от царапин и порезов не осталось и следа; услышала дыхание Робин в трубке.

– Я готова, да, – сказала я, и от этих слов мне стало легче, словно бремя с плеч свалилось. – Давай сделаем это.

Глава 9

Воспоминания об этой бухточке на берегу окутаны теплом и сладостью детства: я играла в развалинах старой кирпичной кладки, залезая в крохотные щели на поверхности ноздреватых утесов. Морская вода плескалась о разрушенные стены, проникала в окна – может, когда-то это был сказочный замок со множеством шпилей и башен.

Я воображала себя потерявшейся принцессой, пока заглядывала в щели в покрытых водорослями стенах, вытаскивала из трещин крошечных крабов и морских звезд. После рождения сестры мы больше сюда не приходили – по тропинке, ведущей к утесам, детскую коляску не протащишь. А к тому времени, когда она научилась ходить, это место стало известно как пристанище бродяг, хиппи, приходящих, чтобы встретить рассвет (по какому-то своему особому расписанию), и подростков, ищущих, где бы выкурить косячок.

Или, может, я просто достаточно повзрослела для того, чтобы видеть вещи такими, какие они есть.

Так или иначе, несколько лет я не отваживалась, тем более в темное время суток, ступать на эту поросшую с обеих сторон вязами узкую тропинку, ведущую к утесу. Да и вообще не поднималась туда с самого детства, хотя картинки тех вечеров все еще мелькают в моей памяти – четкие, цветные, отпечатавшиеся в сознании, – которые я не забуду никогда. Старый шпиль стонет на ветру, развалившиеся кирпичи беспорядочно валяются у подножия утеса, и чайки, подобно стервятникам, описывают круги высоко в небе. Под ногами скрипит песок, налипший на камни, крабы шмыгают между камней, лисы шипят и тявкают посреди руин.

В пустом окне мелькнул огонек. По бухте эхом раскатились голоса; где-то радостно вопили мальчишки, а наверху утеса сидели двое стариков в одежде со въевшейся в нее грязью, равнодушные к начавшемуся дождю и усиливавшемуся ветру. Вглядевшись, через арочный проем я увидела девушек (одетых, как и я, в черное по указанию Робин); они сидели вокруг костра, разведенного посредине комнаты и постреливавшего в них искрами.

Вокруг огня громоздились охапки цветов и кустиков, выдернутых из земли: голубоватого морского остролиста, морской капусты, горько-сладкого паслена и румянки. А еще свечи разных размеров и форм, стеклянные бусы, отшлифованные морем стеклышки. А вокруг костра – четыре позолоченных факела, испещренных резьбой, и четыре ножа, воткнутые лезвиями в землю.

– Виви. – Робин с широкой улыбкой повернулась ко мне; при свете костра волосы у нее полыхали. – Вот и ты.

– Мы ведь договорились на половину девятого, разве не так? – Я посмотрела на часы.

– Невтерпеж ждать. – Она пожала плечами. – Решили прийти пораньше и все приготовить до темноты.

Я мрачно улыбнулась. Вряд ли Алекс и Грейс было так уж невтерпеж. Алекс, например, долго пыталась избежать участия в нашей авантюре и только в самом конце недели с многозначительной улыбкой сказала: «До завтра». Хотя Робин сразу говорила, что она знает Алекс и, сколько бы та ни возражала, в конце концов не устоит.

В углу началось какое-то движение, шевелились тени. Я повернулась и увидела, что Грейс постукивает по прутьям старой позеленевшей клетки для птиц.

– Это еще что такое? – Я подошла поближе.

Послышался скрежет когтей, легкий звон проволоки; она бережно подняла и поднесла клетку к огню. Внутри сидел голубь с гладкими серебристыми крыльями и серовато-зеленой грудкой.

– Удалось поймать только такого, – улыбнулась Грейс. – Похоже, охотницы из нас те еще. Стоило птичке подойти поближе, как Алекс бросалась бежать в испуге.

Робин фыркнула; Алекс, покраснев, покачала головой.

– Просто не люблю птиц. Они… как бы это сказать… – Она невольно вздрогнула. – Они разносят заразу. Они противные.

Я вгляделась в голубя: глазки янтарно-черные, с золотым ободком. Прижав ладонь к дверце, Грейс подтолкнула клетку поближе ко мне.

– Присмотри за ним. Главное, чтобы не улетел.

Всякий раз, как огонь разгорался сильнее, птица начинала беспокойно хлопать крыльями; наверное, огонь слепил ее, а языки пламени опасно подбирались к кончикам крыльев и хвосту. Последний раз я была в такой же вот близости к птице, когда сидела забившись в угол гостиной нашего дома, пока отец вытаскивал воробья, залетевшего в дымоход. Мы с Анной хихикали и визжали от восторга.

Когда ему наконец удалось вытащить птичку из дымохода, он дал нам погладить ее; шелковистые перышки и пуховая шейка трепетали, в больших папиных ладонях к воробышку возвращалась жизнь. Я хотела рассказать эту историю подругам, но в пересказе она звучала глупо и по-детски. Я заметила, что Алекс и Грейс обменялись взглядами, но смысла их понять не смогла; они повернулись к мне с одинаково бледными улыбками.

– Ну что, паршивки, – Робин величественно поднялась и простерла над огнем руки, словно проповедник, – пора за дело.

Она села у костра, мы последовали ее примеру, каждая рядом с факелом и ножом: Алекс и Грейс по бокам от нее, я напротив. В языках пламени, в дыму и летящих на ветру искрах огня она походила на горгону Медузу из дешевого сувенирного магазина.

Дождь усилился, он молотил теперь по крыше с такой силой, что казалось, будто это не дождь, а само море бросает ревущие волны. Робин вытащила пробку из бутылки красного вина и плеснула немного в костер, в ответ тот вспыхнул оранжевым пламенем и, раскидывая искры, покрыл песок вокруг пятнами ржавчины.