Читать книгу "Внутренняя война. Том 2 - Стивен Ридер Дональдсон"

Вы все же понимаете меня.

Эстию передернуло, она отшатнулась, но Бифальт безжалостно продолжал:

– Разница между нами только в одном. Воспользовавшись вами однажды, я отказался использовать вас вновь. Я освободил вас, чтобы вы могли найти свой путь. И вы сделали это. Вы изменились, миледи, но это изменение вы выбрали сами, и этот выбор облагораживает вас. Этот выбор делает вас сильнее.

Я не могу сравниться с вами. Мне не позволено меняться. Груз, возложенный на меня магистрами, только растет. С каждым годом их война приближается, а я еще не готов к ней. Мне не хватает средств, чтобы подготовиться. Я пойман в такую же ловушку, в которой оказались вы, когда ваш отец продал вас мне. Единственный достойный выбор, который мне остался, – ничего себе не оставить. Я должен отрицать себя и свои желания, чтобы послужить своим подданным, равно как и вашим подданным, и вам самим. Любой другой выбор был сделан за меня давным-давно, еще когда меня превратили в послушное орудие Последнего Книгохранилища.

Пламя множества свечей отражалось во влажных глазах Эстии. Ее губы подрагивали. Руки на коленях не могли лежать спокойно, они то нервно дергались, то бесцельно теребили сорочку. Бифальт видел, что он причиняет жене боль. И он догадывался, насколько сильную боль. Он не прятался и не уклонялся. Она могла бы отплатить ему равной болью, если бы захотела. Он не пытался укрыться. Хотя бы этот выбор он сделал сам.

Будто потерявшийся ребенок, Эстия спросила:

– Так вот почему вы меня не любите? Я – ваше отрицание? Если вы стремитесь к этому, то напрасно. Я дала свое согласие. Я не отказываюсь от него и сейчас. Ваше отрицание не освобождает меня от него. Оно связывает меня с вашими страданиями. Оно служит только одной цели – чтобы мой путь был тем же, что и ваш.

Я не называю это быть честным, милорд. Я называю это оправданием. Вы только скрываете правду.

Слезы потекли из ее глаз, и она резко, яростно вытерла их.

– Правда состоит в том, что вы меня не любите, потому что не можете. У вас внутри нет места для этого чувства.

– Да нет же! – закричал король в ответ. Ему понадобилось собрать все свое самообладание, чтобы заставить себя говорить тише. Уже спокойнее он повторил: – Нет, миледи. Вы себя недооцениваете. Вы не знаете, я расскажу вам. На вас невозможно смотреть, не желая вашей любви. Вы даже более чем прекрасны. Вы добросердечны, вдумчивы и смелы. С того момента, как я впервые увидел вас, я не желал ничего другого, никого другого.

Но я не действую по своему желанию, потому что знаю свой недостаток, свою бесхитростность. Любя вас, я разделю себя. Я стану меньше, чем тот человек, которого вы знаете. А дать вам меньшее было бы бесчестно. Да и моим подданным нужен весь я без остатка, и даже больше того. Если я дам им меньше, это станет позором для меня. Хуже, это станет приговором для них.

Я не могу разделить себя. Беллегер не оправдание, миледи. Союз двух королевств не оправдание. Война, которой боится Последнее Книгохранилище, не оправдание. Это – мое бремя. То, что они в опасности, – не мое дело, но я взял на себя ответственность за них. Я беллегерец до глубины души, и нужды моей страны для меня бесценны. Когда моему королевству угрожает война, я должен быть целостным. Я должен отдать всего себя и даже больше.

Я не люблю вас, потому что я не могу отвернуться от своих подданных.

Впервые с тех пор, как муж вошел в ее покои, Эстия опустила взгляд, она теперь смотрела только на свои руки. Заламывая их и не поднимая головы, она приказала:

– Тогда идите. Вы сказали достаточно.

– Нет, – возразил Бифальт в последний раз. – Я сказал не все.

Вы рассматривали перспективу рождения детей, миледи? Вы рассматривали возможность появления сыновей или дочерей? Представляли, что любите их, как любил меня мой отец – как должен бы любить вас ваш отец, – а потом, а потом беспомощно наблюдаете, как они сгорают в пожаре войны Последнего Книгохранилища?

Вы предлагаете мне свою любовь. Я до боли желаю ее. Но боль моя эгоистична. Цена ее слишком высока. Она просто мучительна.

Тихо, едва слышно, Эстия выдохнула:

– Моя мама любит меня.

Она не плакала, пока он не ушел. Он не плакал, чтобы иметь возможность покинуть ее. Но он чувствовал боль своей жены сквозь все двери, разделявшие их. Ее боль напоминала ему о его собственной.

Что-то внутри него разбилось, и осколки терзали грудь Бифальта. Она не верила, что он может ее любить.

* * *

В пути король Бифальт все вспоминал ту ночь, пока впереди не показался эскорт королевы-консорта. Тогда он остановился, позволив тем, кого он встречал, подъехать в своем темпе.

Королеву сопровождали магистр Фасиль и принц Джаспид, а также командир Крейн и амиканские воины. Но, заметив Бифальта, все они остановились, чтобы Эстия могла подъехать к мужу одна. Просто из вежливости или следуя неслышному ему приказу, воины оставили свою королеву и ее мужа наедине, чтобы те могли поприветствовать друг друга без лишних глаз и ушей.

Король Бифальт тоже приказал Сплинеру и Малышу отойти в сторону. Его королева хотела поговорить без свидетелей, и он хотел того же. Его раны от воспоминаний еще не успели зарубцеваться.

Когда Эстия приблизилась настолько, что Бифальт смог ее рассмотреть, его сердце зашлось от боли. Палило солнце, и король успел вспотеть, но в тот миг он почувствовал озноб, пробравший его до костей. Он впервые понял, какой опасности она избежала. Самые простые слова приветствия казались сейчас королю неуместными, и он вначале молча смотрел на нее.

Да, она устала в дороге. Но для ее усталости была и более глубокая причина. Королева несла на себе бремя проблем, и бремя это в будущем станет лишь тяжелее. Казалось, что Эстия похудела, хотя на самом деле это было не так. Скорее она избавилась от чего-то наносного, от шелухи, словно сгоревшей в жестокости ее отца и в свирепом гневе народа нуури, осталась только ее сущность. Королева была прекрасна и раньше. Но в глазах Бифальта она стала еще прекраснее.

Встретившись с ней взглядом, он заметил, что глаза ее блестят от слез.

Чтобы сосчитать, сколько раз он видел ее готовой заплакать, не потребовалось бы и всех пальцев одной руки.

Но легкость, с которой она сощурила глаза, ее уверенность показали, что Эстия изменилась. Она стала сильнее или жестче – нет, не жестче. Это слово не подходило к ней. Улыбка ее осталась такой же милой, как раньше, и такой же искренней. Королева не была жесткой. Но она научилась становиться такой, когда это требовалось.

Король представил, что Эстия сейчас скажет ему, и мысль об этом заставила его дрожать, будто в лихорадке.

Он заслуживал ее жесткости. Поделом. Ради того сурового знамени, что он воздвигнул и назвал «честью» – образца отрицания, Бифальт был неуклонно суров с ней. Но он знал – она сама сказала ему, – что его суровый выбор не мог защитить ее от него самого. «Отрицание связывает меня с вашими страданиями». Его настоящей целью было защититься от нее или от своего желания ее.