Читать книгу "Игра в жизнь - Сергей Юрский"

Ванесса затеяла в Лондоне благотворительный вечер – весь сбор на памятник жертвам сталинизма. Памятник должен быть установлен в Москве. От нас должны были ехать Евтушенко как поэт-трибун, несколько представителей общества «Мемориал» и я как актер – читать стихи в концерте. Всю организацию и все расходы Ванесса взяла на себя. В Москве проявляли привычную подозрительность и скаредность – требовали включения дополнительных людей по собственному списку «за счет приглашающей стороны», вставляли палки в колеса с оформлением документов. В результате Евтушенко не смог вылететь в Лондон из Нью-Йорка, а в Москве вдруг отказали в разрешении на выезд всем членам делегации. И остался я один – нейтральный беспартийный артист.

Меня принимали как представителя страны. Кто-то жал мне руку и что-то говорил. Кого-то я должен был ждать и потом вместе куда-то идти. Помнить, что через час будет интервью. А потом встреча с кем-то. А весь визит – двое суток. Весь огромный Лондон за окном. Так хотелось в город, на улицу, в парк, на скамейку, в магазин, в метро, в собственный номер в отеле. Понимал, что мысли это грешные, но… хотелось.

«Представителя России» разыскала молодая журналистка со множеством сумок через плечо и большим фотоаппаратом на изготовку. Она задала вопрос. Я попросил ее повторить сказанное еще раз и медленнее. Она это сделала. И я, к своему ужасу, убедился, что с первого раза понял правильно. Она сообщала, что завтра в два часа будет демонстрация гомосексуалистов, и спрашивала, собираюсь ли я принять в ней участие.

Мысли мои запрыгали, как кузнечики в вечерний летний час на краю поля:

«Почему она спрашивает об этом меня?»

«Почему она спрашивает об этом меня?»

«Не наврежу ли я любым ответом моей дорогой Ванессе?»

«Не влип ли я в международный скандал?» и т. д.

Я спросил девицу, почему ее интересует именно эта проблема.

Она удивленно приподняла брови: а чем же еще интересоваться? Сейчас весь Лондон шумит по поводу завтрашней демонстрации.

Опустив глаза, я сказал негромко и вежливо, что я далек (I’am far to, если не вру) от этого.

Она еще больше удивилась и спросила, зачем же я тогда приехал.

Я ответил, что приехал участвовать в акции-концерте, сбор от которой пойдет на памятник жертвам сталинизма (Victims of Stalinism – это, кажется, так).

Журналистка сказала: «Но ведь от сталинизма страдали и гомосексуалисты, не так ли?»

«Так!» – сказал я. (Yes, it is! – это точно неправильно.)

Девица бросила сигарету, захлопнула объектив своего фотоаппарата и, не особо прощаясь, удалилась.

Часов в семь участники завтрашнего вечера собрались на квартире у Ванессы. Толкотня в коридоре и в комнатах. Многоязычный разговор. Чай, кофе, пиво, закуски. Атмосфера штаба армии перед боем. Итальянский журналист, испанские актрисы, греки, американцы и, естественно, много англичан. Знакомлюсь с миловидной испанкой, пытаюсь поцеловать руку. Она вырывает руку, и лицо ее делается суровым. В резкой форме она напоминает мне, что она не дама, а товарищ и что в обращении с ней я должен из этого исходить. Пожилая англичанка рассказывает мне о Москве, и я не могу не восхититься ее рассказом – то, что она увидела и поняла в Москве за неделю, мне не удалось ни понять, ни увидеть за десятки лет жизни в этом городе. Приходит даже в голову мысль, что мы говорим о разных городах, носящих почему-то одинаковое название.

В толчее и шуме кто-то несколько раз громко произносит мою фамилию. Я откликаюсь, и меня… зовут к телефону!!! (Сперва я просто отпирался и не хотел идти – у меня нет знакомых в Лондоне. А если и могут быть, то они понятия не имеют, что я приехал, и уж ни в каком случае не могут знать, что я нахожусь на квартире у Ванессы. Телефонный гонец настаивал, и я наконец взял трубку.)

Говорили по-русски. Мягкий баритон.

– Мы, Сергей Юрьевич, так рады, что вы приехали. Мы так ценим вашего Остапа Бендера. Очень бы хотелось вам показать культурные достопримечательности Лондона… Так жаль, что вы ненадолго… Вы когда уезжаете?

– Послезавтра на рассвете. А кто это говорит?

– А это из посольства. Может, вас отвезти послезавтра в аэропорт?

– Да нет, не беспокойтесь, думаю, что все будет организовано.

– Ах, как это хорошо и как интересно! Вы тогда по дороге в аэропорт заезжайте к нам в посольство. Кофе попьем.

– В 6:30 утра?

– Ну да. Я вас встречу… на минуточку…

– …А зачем?

– А вы ведь единственный приехали от СССР. На вечере соберут деньги на памятник жертвам, так?

– Так.

– И передадут их вам, потому что вы единственный приехали, так?

– Да, это возможно.

– Ну вот… а вы передадите их нам.

– В 6:30 утра?

– Ну да… я вас встречу.

– Извините, но я не смогу это сделать. Здесь люди из многих стран тратят свое время и свои деньги. Они и леди Редгрейв прежде всего… они стараются для нас… они собирались передать весь сбор обществу «Мемориал» на памятник… и если это поручат мне…

– Так вот мы и передадим.

– Но я выполняю конкретное поручение.

– А мы вам и хотим помочь его выполнить. Зачем вам с этим возиться? Вы актер, вот и выступайте на сцене, а с деньгами мы всё уладим.

– Вы знаете, нет. Если меня попросят, я сделаю то, что должен сделать.

– Какой вы упрямый. Я сейчас приеду. Поговорим.

– Не надо. Пожалуйста, не надо. Здесь неподходящая обстановка. И потом, я все равно сделаю так, как скажет Ванесса.

– Ну, так я с ней поговорю.

И человек приехал. Для меня это был довольно знакомый тип функционера – крепкий, респектабельный, недурно одет, совсем свободно говорит по-английски, улыбчивый, но с такими глазами, что и три рубля такому человеку доверить – большой риск. Однако общество иностранцев, собравшееся на этой квартире, смотрело иначе и видело другое. Приехавший поговорил с Ванессой, помахал руками перед ее носом, заглянул ей в глаза, ударил себя кулаком в грудь, выпил чашку кофе, потом сделал мне издалека знак, означавший «полный порядок!» и «эх ты, приходится за тебя работать», – и уехал.

На следующий день был концерт, митинг, собрание – всё вместе.

Вечер шел в старом театре «Лирико» в центре британской столицы. На сцене сидел президиум, и в центре, рядом с председателем, наш человек из посольства. Все шло по плану. Говорили о сталинизме и его жертвах на разных языках. Говорили о прошлом. Говорили о будущем памятнике жертвам посреди Москвы. Я говорил слова благодарности и читал стихи. А потом Ванесса поднесла сверток нашему человеку из президиума, на чем закончилось все мероприятие.

Опять сидели у Ванессы дома. Настроение почему-то вконец испортилось. Хотелось напиться. Но и это не получалось. Не пьянел. Джерри Хили отозвал меня в отдельную комнату и с расстановкой, очень медленно изложил просьбу-поручение. Я должен доставить в Москву и передать для распространения все труды Льва Троцкого в нескольких экземплярах. Это будет очень важно для определения пути нашей страны в новых условиях. Он указал мне на довольно большой ящик, стоявший в углу комнаты. Я долго не мог найти подходящих слов. Не мог я найти и подходящих мыслей. Я пребывал в мире чувств и ощущений. Передо мной сидел старый человек, отдавший жизнь учению, пришедшему из моей страны, и теперь всей душой желающий научить нас этому учению. А мы в это самое время мучительно пытаемся освободиться от всех вариантов этого учения. И вдобавок в эти годы само имя Троцкого все еще было пугалом пострашнее фашизма.