Читать книгу "Одиночество. Падение, плен и возвращение израильского летчика - Гиора Ромм"

Впереди я мог видеть скопления домов, возвышавшихся в дюнах среди пальм, и темные фигурки, перемещавшиеся между ними. Мой мозг лихорадочно пытался понять, что странного в том, что я обогнал трех человек без того, чтобы они немедленно стали меня преследовать. Меня не могли принять за араба, поскольку я не говорю по-арабски. Хотя я был в гражданской одежде, не выдававшей во мне израильтянина, мой стиль одежды резко отличался от принятого в этих местах.

Бежать становилось все труднее, дыхание участилось и становилось все тяжелее.

Я пробежал мимо нескольких фигур, стоявших в кустах. Хотя их черты оставались размытыми, я мог с уверенностью сказать, что они на меня смотрят, ни один из них не пытался меня остановить. Это позволяло надеяться, что я доберусь до места своего назначения, хотя я точно не знал, где оно находится. Оглянувшись, я увидел, что преследователи сократили дистанцию и указывают на меня. Начинало светать, поэтому приходилось отказаться от мысли, что тьма послужит мне укрытием.

Дыхание участилось и стало еще прерывистее, поскольку дюны чем дальше, тем больше напоминали трясину. Поэтому страх, что меня догонят, становился все сильнее. Впереди я видел рассеянные огни, которые постепенно гасли, — ночные фонари в селении, которое, я предполагал, было израильским поселком. Я все сильнее завидовал людям, мирно спящим в своих домах, от которых меня отделяло расстояние, казавшееся непреодолимым. Мысль, что они не знают мучительных забот, лишь усиливала ощущение собственного злосчастья, причины которого я никак не мог вспомнить.

Утренний туман постепенно рассеялся, и я мог явственно видеть колючую проволоку, отделявшую египетскую территорию от израильской. Я решительно не видел, как можно преодолеть эту преграду. Двигаясь все быстрее, я начал метаться то вправо, то влево. Я знал, что меня вот-вот схватят, и не представлял, как смогу убежать.

Я оказался в тупике. В конце узкой аллеи, откуда не было выхода. Надежды больше не осталось…

И тут я проснулся. Я дрожал от страха, едва дышал, мой лоб покрывала испарина. Сердце колотилось так сильно, что я был уверен, что этот звук разбудит Мирьям, которая спала слева от меня. Раннее утреннее солнце пробивалось сквозь задернутые шторы, прикрывавшие окно спальни нашего семейного общежития на авиабазе Хацор. Я знал, что больше не засну.

Я не мог встать с постели. Обе ноги были по-прежнему закованы в гипс, напоминающий штаны. Я лежал дома вот уже месяц, ожидая, пока пройдут еще три месяца, когда врачи из больницы «Тель га-Шомер» смогут увидеть, удалось ли им восстановить мою правую ногу.

С тех пор как я вернулся в Израиль, у меня еще не было таких сновидений, и я хотел понять, что это значит. На первый взгляд это было несложно. Но я не понимал, почему все это приснилось мне именно сейчас. В конце концов, мне ничего не угрожает и, как мне кажется, не будет угрожать в ближайшем будущем. Так почему же я должен убегать? Почему чувствую себя преследуемым? Почему боюсь снова попасть в плен? За мной никто не гонится, с момента своего возвращения я окружен многочисленными любящими родственниками и друзьями. И вот этот нежданный ночной кошмар. Я предположил, что это связано с воспоминаниями о пребывании в плену, таящимися в уголках моего мозга, и решил, что по мере моего выздоровления пройдет и это. В принципе я уверен, что оставил плен в прошлом, во всех смыслах этого слова. Поэтому прямо сейчас мне нужно было мобилизовать все свои физические силы для скорейшего выздоровления.

Операция по спасению моего бедра оказалась непростым делом.

Гипс, сооруженный в Египте доктором Абсалемом, оказался совершенно бесполезным. Перелом не был ни чистым, ни простым. Берцовая кость была раздроблена на мелкие кусочки. После удаления костных осколков четырехглавая мышца держалась на незакрепленной кости длиной около четырех дюймов.

Команда ортопедов из больницы «Тель га-Шомер» должна была заново вскрыть правую сторону бедра на всем протяжении от таза до колена. В ногу вставили семнадцатидюймовый стержень из нержавеющей стали, вокруг которого мне имплантировали кость, взятую с левой стороны таза. Естественный рост этой кости должен был послужить основой восстановления бедра.

Меня снова обрядили в гипсовые штаны. Снова я не мог двигаться. Однако на этот раз, когда «скорая» везла меня из больницы, меня ждала не одиночная тюремная камера, а мой новый дом в Хацоре, моя жена Мирьям и моя собственная кровать. Над кроватью техники ремонтного подразделения авиабазы смонтировали специальную металлическую конструкцию, позволяющую приподняться без помощи Сами или Османа.

Надию и Айшу из «Тель га-Шомера» звали Анка, Гила и Шоши, и, к моему удовольствию, они говорили на иврите. И хотя они ничего не знали о выставленной в кнессете карте великого Израиля от Нила до Евфрата, вместе с остальным медицинским персоналом они помогли мне справиться с послеоперационными болями и подскакивавшей каждую ночь температурой, а также приспособиться к своей крайне ограниченной подвижности. (В этом смысле мое положение мало отличалось от того, что было в Египте.) Благодаря им через некоторое время я смог вернуться домой — к Мирьям и нашему маленькому убежищу, которое она с любовью приготовила, пока я был в больнице.

Проснулась Мирьям и с удивлением увидела меня лежащим, уставившись в потолок. Я ничего не рассказал ей о ночном кошмаре. К тому времени я не спал уже полчаса. Я все еще был расстроен из-за этого сна и не хотел говорить об этом. Я надеялся, что больше это не повторится, и предпочел сохранить это неприятное происшествие в тайне.

Мы занялись повседневными делами. Как и в любое другое утро, Мирьям прилежно исполнила все обязанности больничной сиделки. Когда она отдернула шторы окна с восточной стороны, комнату залило солнце, и последние воспоминания о ночном кошмаре растаяли, как дым. Сейчас все это казалось мелочью вроде скрежета патефонной пластинки, о котором забываешь, стоит передвинуться игле.

Три ночи спустя я обнаружил, что бегу по коридору какого-то незнакомого здания. За мной никто не гнался, но я отчаянно хотел выбраться отсюда. Чем дольше я бежал, тем уже становился коридор. Неважно, поворачивал я вправо или влево, стены сжимались все сильнее. Мое сердце разрывалось от невероятных усилий, которые я прилагал, чтобы достичь выхода прежде, чем коридор окажется слишком узким, чтобы я мог протиснуться. Однако он лишь сужался и сужался. В какой-то момент он стал таким узким, что когда я попытался развернуться и вернуться назад, к загадочной стартовой точке, я не смог этого сделать. Я понял, что я в тупике, в ловушке…

И вновь я проснулся, совершенно обессиленный и измученный. В комнате царила тьма. Я потянулся направо, к столику около кровати, и отыскал часы. Было два часа ночи. Я лежал неподвижно, надеясь, что Мирьям не проснется, пытаясь отыскать способ успокоиться, осушить испарину, привести в норму сердцебиение, взять под контроль участившееся дыхание и постараться опять уснуть.

Прошло много времени, прежде чем я снова задремал. Тем временем я начал понимать, что плен — одна из тех вещей, которые остаются с тобой, даже когда физически ты давно находишься в другом месте. Когда поздно утром я снова проснулся, то начал думать, что готовят мне следующие ночи, а главное — куда эти сны меня ведут?