Читать книгу "Мир пауков. Пустыня - Колин Генри Уилсон"

Истекали третьи сутки пути. Проснувшись утром в укрытии, сооруженном из камней и кустов терновника, Найл учуял странный запах. Как от шкуры гусеницы, когда ее выкладывают сушиться на солнце. Ветер дул с северо-запада. Откуда запах? В ответ на вопрос сына Улф лишь пожал плечами:

– Не знаю. Это запах Дельты Пахло преющей растительностью, да еще немного – тошнотворно сладко тлением. От Найла не укрылось, что, пока ветер не изменил направления, отец выглядел встревоженным и чуточку растерянным. На следующее утро с Улфом случилась история, которая могла бы плохо кончиться. Расположившись на привал в тени дерева – переждать жаркие послеполуденные часы, – оба заметили движение в кустах, примерно в полусотне шагов, Там стоял куцехвостый зверек, который, встав на задние лапы, силился дотянуться до веточки с лакомыми ягодами.

Так как люди не двигались, животное их не замечало. Улф, подхватив копье, осторожно отошел в сторону, чтобы не попасть в поле зрения зверька, а затем стал незаметно подбираться к нему за кустами креозота. Найл, стараясь не шуметь, достал свою трубку и утопил кнопку. Внезапно Улф резко вскрикнул. Животное, испуганно встрепенувшись, мгновенно исчезло. Улф стоял на одном колене. Правая ступня и голень угодили, похоже, в какую-то дыру. Паренек сначала подумал, что отец просто споткнулся и угодил в обыкновенную трещину на сухой земле, но вскоре увидел, что отец вызволяет ногу с заметным усилием. Следом за ступней наружу показалось темное, поросшее густым волосом создание, напоминающее гусеницу. Найл не мешкая бросился на помощь и всадил острый конец трубки-жезла в извивающееся туловище. Но тварь и не думала отцепляться. Резко и мощно сократившись, она чуть не втянула ногу Улфа обратно в дыру. В конце концов отцу удалось-таки высвободиться – правда, уже без сандалии, а по щиколотке сочилась кровь. Найл же лупил гусеницу до тех пор, пока она не затихла.

– Что это такое? Улф сел, старательно осматривая стопу:

– Личинка львиного жука. В норах прячутся, как тарантулы-затворники. С час ушло на то, чтобы обработать раны – несколько глубоких продольных царапин, след не то зубов, не то челюстей. У отца была с собой мазь, сделанная из чертова корня. Разодрав на полоски кусок ткани, он смочил их и перевязал ступню и голень.

Жаль было переводить на это добротную материю – подарок Сайрис от Стефны, – но куда деваться! Улф переобулся в сандалии, подаренные Хамной, и снова тронулся в путь, но уже хромая все заметнее и заметнее. К вечеру добрели уже и до знакомых мест, милях в двадцати от пещеры. Спали опять на голой земле, наспех соорудив укрытие из камней и кустов. А к утру ступня Улфа безобразно распухла и начала синеть. Найл взял отцовский кузов, взвалил себе на свободное плечо и зашагал, согнувшись под тяжестью ноши, а Улф ковылял сзади, опираясь на древесный сук как на костыль. Оба сознавали, что надо во что бы то ни стало добраться до темноты: на следующее утро, не исключено, яд расползется настолько, что Улф не сможет идти. Так что мучились, но шли, и протопали под палящим зноем не меньше десятка миль. Затем устроили короткий привал в тени большого камня, перекусили, и Улф ненадолго вздремнул. Нога у него к этому времени так раздулась, что на нее уже невозможно было опереться. Если бы не костыль, он бы и шагу ступить не смог. Часто приходилось останавливаться и отдыхать, по несколько раз на одну милю. Когда солнце начало понемногу клониться к горизонту, у Улфа прорезалось второе дыхание и он пошел равномерными тяжелыми шагами, не соглашаясь на остановки.

Наконец справа показались красные столбы, за которыми угадывалась вдали кактусовая поросль. К этому времени отец и сын уже так выбились из сил, что представляли собой легкую добычу для скорпиона или жука-скакуна, не говоря уже о тарантулезатворнике. Найл опирался на складную трубку-жезл как на посох, и еле переставлял ноги, пошатываясь под тяжестью двух кузовов, мотавшихся туда-сюда за спиной. И вдруг глядь (надо же, и откуда?) – навстречу через песок уже спешат Вайг и Сайрис, а сзади усердно топочет ножонками Руна. У Найла забрали кузова, и ему стало удивительно легко, дунь сейчас ветер – понесет, помчит его вперед. Сайрис, бережно обняв мужа за пояс, помогла ему одолеть последние полсотни метров до жилища. Уступая дорогу при входе, юноша бросил взор туда, где, отделенное простором пустыни, синело на горизонте плато, и невольно изумился. Как-то даже и не верилось, что его могло занести в такую даль. А Мерлью? Была ли она на самом деле?

Пещера ярко осветилась масляными светильниками – в честь события запалили все шесть. Однако радость встречи все же была омрачена недомоганием дедушки.

У старого Джомара не хватало сил даже на то, чтобы подняться с постели и обнять Найла и Улфа. Было ясно, что старику недолго осталось. За те две недели, что не виделись, Джомар совсем одряхлел: щеки ввалились, глаза запали и постоянно слезились. Сайрис сказала, что он только что оправился после лихорадки. Но вовсе не болезнь подкосила дела, просто он безумно устал от жизни. Все вроде бы повидал, все испытал, так что и жить больше незачем – умаялся, неинтересно. Не стало Торга с Хролфом, ушла Ингельд, ноги едва держат… Джомару стало все равно, ощущает он в себе теплоту жизни или нет. Он, казалось, с интересом прислушивался к рассказу о подземном городе Каззака, но когда спросил: «А там все так же водятся крысы среди развалин?»

– стало ясно, что рассудок уже изменяет старику. Сонное это равнодушие было Найлу вполне понятно. После дворца Каззака жизнь в пещере казалась невероятно скучной. Хотя в Дире он прожил совсем недолго, юноша понял, как хочется ему быть среди множества людей, болтать со сверстниками, делиться с ними мыслями и переживаниями. Вспоминая теперь об этом, он представлял ту жизнь в розовом свете. Все в том городе казалось удивительным, прекрасным. Он завидовал Ингельд: удалось же остаться, да еще навсегда! Нередко с теплым чувством вспоминал Дону, и грусть охватывала при мысли, что ведь он с ней даже не попрощался: когда уходили, девочка спала. Только мысли о Мерлью заставляли его болезненно морщиться. Без Торга, Хролфа и Ингельд пещера, казалась удивительно пустой. А теперь, когда было видно, что дни Джомара сочтены, в груди возникало горькое, безотрадное чувство утраты.

Старика переместили в глубь пещеры, чтобы не нарушать его сон. По утрам ему помогали выбраться на солнце, и там он сидел, поклевывая носом под жужжание мух, пока не сгущался зной. Время от времени в безветренную погоду Джомара относили под тень юфорбии. Найл садился рядом и караулил, держа возле себя копье на случай, если объявится вдруг какой-нибудь хищник. Втихомолку юноша дивился: когда старик начинал просить, чтобы его отвели обратно в пещеру, руки у него были так холодны на ощупь, будто он только что выбрался наружу. Единственной отрадой деда была в те последние дни малышка Мара, не дававшая старику угаснуть окончательно. Девочке исполнился год, и ее стало не узнать.

Сок ортиса весьма благотворно повлиял на нее. Мара перестала нервничать, капризы прекратились, и малышка, когда бодрствовала, с жадным любопытством лазала всюду. Она часами просиживала у деда на коленях, выпрашивая, чтобы он чтонибудь рассказывал. Если тот медлил, она принималась барабанить кулачком в грудь, поторапливая его. Дедушка вспоминал о том, как сам был маленьким, пересказывал легенды о великих охотниках прежних времен.