Читать книгу "Повседневная жизнь Калифорнии во времена "золотой лихорадки" - Лилиан Крете"

Наконец, было ремесло, в котором французы проявляли свой особый талант: проституция. Разумеется, она не была их монополией, но в этом печальном ремесле французы в Сан-Франциско и за его пределами особенно хорошо преуспевали. Тот факт, что англосаксы называли бандершу «мадам», на мой взгляд, является потрясающим. В этой профессии, как и в моде, французы несомненно задавали тон.

Сан-францисские бандерши

В греховном Сан-Франциско, где золотой мираж выкачивал силы тысяч мужчин в расцвете лет, эти «мадам» и их пансионерки сколачивали целые состояния. Первыми были проститутки из Латинской Америки. Они работали в Маленькой Чили. «Порой, — сообщает Герберт Эсбери, изучавший «фауну» сан-францисского дна с терпением и тщательностью энтомолога, — не менее полдюжины чилиек использовали одно и то же жалкое пристанище, меблировка которого ограничивалась унитазом, несколькими ветхими раскладушками или соломенными матрацами, принимая своих посетителей либо по отдельности, либо одновременно, и проявляя тем самым полное презрение ко всякой интимности отношений»(49). За шесть первых месяцев 1850 года в Сан-Франциско высадилось около двух тысяч женщин, главным образом развратниц из Франции и других европейских стран, а также из восточных и южных городов Соединенных Штатов, в основном из Нью-Йорка и Нового Орлеана. И этот поток не иссякал. На борту каждого судна, отправлявшегося в Калифорнию, было несколько падших женщин, и скоро за Сан-Франциско закрепилась печальная «привилегия»: район красных фонарей был здесь гораздо обширней, чем в городах раза в четыре более крупных.

На самом дне оказывались колонии грешниц портовых кварталов. Самые миловидные, а это порой были опытные куртизанки, становились пансионерками элегантных заведений, соседствовавших с Плазой. Некоторым из этих женщин удавалось разбогатеть. Альбер Бенар, «желая знать все», побывавший везде, пишет: «Есть такие, что за месяц накапливают сумму, достаточную для того, чтобы иметь возможность вернуться во Францию и жить там на проценты… Почти во всех домах можно видеть несколько француженок. Одна стоит у входа[28] и проникновенными и красноречивыми взглядами привлекает праздношатающихся, другая сидит весь вечер у стола, за которым играют в ландскнехт, и заводит игроков, третья за стойкой с сигарами воспламеняет сердца с такой же легкостью, с какой разжигает сигары, четвертая мяукает в кафе весь вечер под аккомпанемент пианино…»(51)

Несомненно, среди них были распутницы с уже увядшими прелестями, которые вели жалкое растительное существование, но в общей массе легкодоступных женщин и они зарабатывали много денег. Все очевидцы категоричны. Альбер Бенар изучил тарифы: женщине, составившей компанию мужчинам в баре или за столом игры в ландскнехт, платили одну унцию золота за вечер, то есть 16 долларов. Продававшая сигары получала столько же. «Это твердая ставка, и они заняты в своих заведениях только вечером. День в их полном распоряжении, и они используют его, принимая многочисленных клиентов». Они оценивали свою благосклонность фантастическими суммами: «Ста пиастров[29] едва хватало за один миг наслаждения, а целая ночь стоила не меньше двух, трех или даже четырех сотен долларов»(53).

Некоторые из этих женщин удачно выходили замуж, торжественно похоронив свое прошлое, и принимались хорошеть и размножаться. Такие союзы вдохновили одного трубадура на сочинение довольно непристойной песни, которая долгие годы звучала в городе:

Золотоискатели приходят в сорок девять, Шлюхи — в пятьдесят один И, собравшись вместе, Делают сына-аборигена(54).

Прибытия каждого судна с нетерпением ждали владельцы салунов, дансингов, игорных домов и борделей. Особенно ждали кораблей французских, ведь на их борту всегда есть несколько «французских мадемуазелей». «Им все внимание!» — восклицает г-н Сент-Аман(55). С. де Лаперуз в свою очередь рассказывает, что едва его корабль бросил якорь в порту, как был окружен целой флотилией лодок:

«Сидевшие в них устроили настоящую свалку — каждый желал первым перевалиться через борт, потому что речь для них шла о важнейшем деле — надо было успеть нанять прибывших женщин на работу любой ценой… Хозяева публичных заведений не жалели двух или трех тысяч франков в месяц, чтобы первыми показать этих дам за своими стойками, за игорными столами… и в других местах»(56).

Прибытие груза свежих грешниц часто анонсировали заранее. Так, корреспондент «Нью-Йорк геральд» в Париже 20 июня 1850 года объявил список парижанок, только что отплывших в Калифорнию. В их числе были м-ль Фризетта, «бывшая актриса Фоли Драматик», м-ль Жюли Мантон, «хорошенькая брюнетка с горящими глазами», г-жа Сара Меркер, «наездница на ипподроме», м-ль Дина Берне, «самая бесстрашная всадница Булонского леса…»(57).

Шикарные заведения Сан-Франциско были богато украшены. Внутреннее убранство, по словам современника, «самое дорогое, самое пышное, пробуждающее сладострастие»(58). Всюду белое кружево, красный дамаст, ковры с Востока. «Великолепный» оркестр, шампанское по 10 долларов за бутылку. Иногда «мадам» устраивали вечера, на которые приглашали первых мужчин города. «На турецком или брюссельском ковре кружится какой-нибудь политик с игривой соблазнительной красоткой, к ним присоединяется судья, получающий удовольствие, танцуя с прекрасными грешницами, которых может быть завтра пошлет в исправительный дом» — такова нарисованная дрожащим пером Фрэнка Соула картина этих «вертепов», где «странная женщина» развращала добропорядочного мужчину(59).

«Добродетельные женщины, сестры мои, плачьте! Ваш удел чистить кастрюли, стелить постели, натирать паркет, следить за детьми. Заботы грешниц — богатые туалеты, горячие лошади, прогулки в галантных компаниях, французские рестораны». Преподобный Уильям Тейлор полон сострадания к добродетельным калифорнийским женам, не имеющим возможности выйти из дому, оторваться от бесконечной работы по хозяйству, «потому что большинство их не может платить сто долларов в месяц служанке за помощь, и поэтому лишено возможности принимать даже самое малое участие в жизни общества. Добродетель тяжело шагала по улицам, сгибаясь под тяжестью какой-нибудь привычной ноши, тогда как в общественной жизни доминировали взятые напрокат изнеженные проститутки, придававшие своему умирающему огню эфемерный блеск обманчивыми улыбками»(60).