Читать книгу "Нас украли. История преступлений - Людмила Петрушевская"

— Вещи Маши. Бери это, больше не получишь от меня ничего.

После того как все устаканилось и отъезд в Хандию стал реальностью, он торжествовал свою победу и стал относиться к Алине как к нерадивой прислуге.

Но вечером, когда надо было уже ехать в аэропорт, она молча вышла из дверей в том, что у нее было, катя впереди себя коляску.

В Москве стояла поздняя зима.

Алина обрядилась в джинсы и свитерок с майкой, сверху надела шубку и сапоги. У нее на плече висел небольшой туристический рюкзачок, почти детский: обновка.

Дело в том, что благодаря старосте курса Семеновой она получила стипендию за два месяца, то, что называлось «декретные деньги» (слава богу, сохранился ее паспорт).

Сумма была небольшая, но это были собственные денежки.

С Васей на руках Алина побегала по дешевым рыночным комиссионкам, купила какие-то два платьишка, халат, домашние тапки на резиновом ходу, удалось найти неновые босоножки.

Трусики, лифчики и майки она сумела, потолкавшись в очередях, достать в магазине для беременных. У Маши справка для посещения этого магазина сохранилась в паспорте, надо было только добавить две палочки к ноябрю.

То есть в бумажке было Х, а стало ХII.

Все это и уместилось в детский туристический рюкзачок.

В другой руке у Алины был огромный портфель с учебниками и словарями. Она набрала их в библиотеке на три года вперед. На все время проживания.

Алина перевелась на заочное отделение и собиралась посылать работы по почте.

Сергей, увидев эту картину, выматерился и не стал брать два чемодана Маши.

С этого момента началась его ненависть к спутнице жизни.

Которая на все имела свое мнение, неизвестно с какого подпрыгу.

Ты служанка, кормилица. Рот захлопнула!

А ей предстояло три года каторжной жизни с человеком, который был изначально зол, равнодушен, который презирал кормилицу своего сына и в этом черпал немалое удовольствие.

Сергей злился, это было продолжение московского конфликта между ним и Алиной, когда она отказалась носить наряды Маши, а купить хоть что-нибудь в Москве не представлялось возможным, говоря тогдашним официальным языком.

В торгпредстве же надо было, чтобы жена ответственного работника была одета прилично.

— Ты что тут купишь? Я запрещаю тебе стоять с ребенком в очередях! А сам нянькой быть не могу. Я работаю. Что ты в Хандии будешь носить? Там сорок в тени! Где ты что купишь? Ребенка моего я таскать тебе по базарам не позволю! Ишь она разбежалась! Ждет денег от меня! Отец с матерью Маши ей присылали самые лучшие вещи из страны пребывания! А она, гля, этим брезгует! А такое можно купить в Москве только в валютной «Березке»! А валюты у меня нет, и даже если бы была, хрен ты от меня бы что огребла!

У него был свой жизненный план — заработать в Алайе на квартиру и машину.

Он не собирался тратиться на эту чужую девку. Он с удовольствием ее презирал.

Когда утром они прилетели в страну пребывания, следовало транзитом проследовать до своего города, где располагалось советское торговое представительство. Пришлось ждать три часа.

Жара в аэропорту стояла адская, на полу спали закутанные как мумии аборигены, ребеночек плакал, а Сергей вымещал все свое негодование на Алине:

— Ты одета как эскимос на льдине! Тут тебе тропики, аллё, гараж!

Алина же зашла в туалет и, держа малыша одной рукой, другой рукой умудрилась снять с себя шубку, шапку и сапоги с шерстяными носками, осталась в брюках, из рюкзачка достала и надела тапочки на босу ногу.

И куда все это было девать?

Огляделась.

А местная уборщица, видимо, только что выгребла из урны содержимое и поменяла пластиковый пакет на чистый.

Вот его-то, оглянувшись, Робинзон по имени Алина и вытащила из урны, быстро положила туда свое имущество и скромненко вышла в зал ожидания, держа в одной руке объемистый, как подушка, пластиковый кулёк, в другой ребенка и, на плече, рюкзак.

Сергей только выматерился принародно, увидев такую картину.

Да ладно, местные не понимают все равно.

Хотя тихие, вежливые аборигены все-таки содрогнулись и стали переглядываться от такого громоподобного высказывания.

Здесь было не принято ругаться, а то, что это ругань, понятно было бы даже собакам и кошкам.

Интонация имеет общемировой перевод. Сдерживаемые слезы или смех, ласка или угроза — все одинаково звучит на любом языке.

Есть только разница в жестах: у народов Хандии и Болгарии отрицательно качать головой означает согласие, а в других странах все наоборот. В Испании трепать себя за щеку принято в укоризну, в странах Запада невежливостью считается рассматривать незнакомых в упор, а тем более инвалидов, а у нас не принято заранее улыбаться… Но можно откровенно пялиться на иностранцев и на инвалидов по уму, которые одеты как незнамо кто.

В Алайе супругам отвели однокомнатную квартирку окнами на солнце в здании торгового представительства, где скопом жили все сотрудники.

Единственная роскошь заключалась в том, что на крыше дома имелся бассейн с лежаками под пластмассовой крышей.

Там Алина по имени Маша и проводила все дни с маленьким Сережей-Васей, а когда солнце уходило, она спускалась вниз, в свою раскаленную квартиру, доставала из холодильника молоко, из шкафа рис и варила кашу с бананом.

Сергей в целях экономии покупал только молоко, бананы, рис и лепешки.

Вскоре началась зима, сезон дождей.

Жара стояла как в бане.

Тем не менее Алина все так же поднималась наверх, сидела под пластмассовой крышей, читала и писала.

Она плавала вместе с маленьким Васей.

Он быстро научился, уже в два месяца прекрасно держался на воде.

Правда, бабы были недовольны: дите собой не владеет, может нагадить в бассейн. А воду тут меняют хорошо если раз в неделю. Когда совсем бульон.

Алине принесли несколько неновых, стираных подгузников, редкую в СССР вещь.

Мамаши тут их стирали, сушили и использовали до победы.

Теперь малыш плавал, как иностранец, в подгузниках.

Ночью ее ожидала обычная пытка: они спали в одной кровати, и Сергей использовал Алину как обычную шлюху. Иногда он презрительно называл ее «Лариска».

Каждую ночь драться, уходить спать в кухню на голом полу, да и там на тебя навалятся — и бояться любого шага — наконец стало невыносимо, да и при малейшем шуме сын начинал орать.

И она терпела.

Ну мало ли, попадают женщины не по своей воле в публичный дом, как рабыни. Тут или вешаться, или дожидаться освобождения.